180 лет назад родился математик Льюис Кэрролл, он же Чарльз Лютвидж Доджсон, самым гениальным трудом которого оказалась сказка про девочку Алису

Изменить размер текста: A A

Между прочим, в этом же году – но в июле – 150 лет со дня той самой лодочной прогулки, в которую 30-летний преподаватель Доджсон отправился с коллегой Дакуортом и детьми декана колледжа Генри Лидделла . Прогулка осталась в истории потому, что именно тогда – по просьбе 7-летней Алисы - Доджсон начал сочинять сказку о ее приключениях.

НО СНАЧАЛА ТРИ ВОПРОСА НА ЗАСЫПКУ

Многие – едва на них начнут сыпаться буковки текста – сразу начинают засыпать. Так что этих сонь – лучше спросить сразу: пока другие будут дочитывать, они успеют все обдумать во сне. Алисе у Кэрролла приснилось, что она на этих вопросах засыпалась. Но читателям проще - ответы они найдут в самом конце текста.

1 .Чем день нерождения лучше дня рождения?

2 . Как по-французски “фу ты, ну ты”?

3 . Что останется, если отнять у собаки кость?

ТЕПЕРЬ О ТОМ, КТО НЕ В СВОЕМ УМЕ

Чеширский кот растолковал Алисе внятно: будь она в своем уме, она бы не оказалась ни в Зазеркалье, ни в Стране чудес. Конечно, героиня – в уме у автора, Льюиса Кэрролла. Но дальше начинается такая круговерть: Кэрролл, как псевдоним, тоже – в уме у придумавшего его Чарльза Лютвиджа Доджсона . Но и у Доджсона, если так разбираться, совсем никому непонятно, сколько всего было на уме. И в своем ли он уме – или в умах своих чудесных героев и вполне реальных читателей?

Авторитетные умы (наверняка они были вполне в себе) написали о нем тонны трудов, но так и замерли в недоумении: “Он шел по жизни таким легким шагом, что не оставил следов”. Проницательную Вирджинию Вулф , листавшую его биографию, это ставило просто в тупик: “у достопочтенного Ч.Л.Доджсона не было жизни”. Почему? Вот штрихи к портрету “невидимки”.

* Застенчивость и заикание всерьез осложняли ему жизнь: в любую среду он вписывался с трудом. 40 лет он прожил в Оксфорде , преподавал в элитном колледже Крайст Черч (в котором за всю историю отучились 13 британских премьеров). “Он принял все условности: он был педантичен, обидчив, благочестив и склонен к шуткам. Если у оксфордской профессуры XIX в., была некая суть, этой сутью был он”. Лекции его при этом отличались “сухостью” (занудством?). Но заикание пригодилось - он часто запинался на своем имени До-До-Доджсон: зато в “Алисе” появилась Птица Додо.

* Изредка он бывал в Лондоне . И лишь раз выбрался из Англии – в 1867 году, причем, в Россию . В целом ему понравилось – но самое яркое впечатление: когда наконец вернулся домой.

* После “Алисы” королева Виктория попросила его следующую книгу посвятить ей. Говоря теперешним языком, тут случился “облом”. Она же не думала, что следующим трудом этого странного джентльмена окажется “Элементарное руководство по теории математических детерминантов”.

* 37 последних лет жизни он вел строгий учет всех своих писем: за это время им написано 98 721 письмо. Письма взрослым адресатам – сухие и скрипучие, как все у взрослых. Зато письма детям – он переписывался со многими – необыкновенны. То размером с почтовую марку (мелкими-мелкими буковками); то написано шиворот-навыворот, чтобы прочесть лишь с помощью зеркала.

* Можно сравнить стиль. Близкой своей взрослой подруге, актрисе Эллен Терри, он пишет пафосно о “сокровенной тайне жизни”: “то, что по-настоящему стоит делать, - это то, что мы делаем для других людей”.

Письмо знакомой девочке (про только что написанную поэму “Охота на Снарка”) написано будто совсем другим человеком: “Ты умная девочка и, безусловно, знаешь, кто это такой – Снарк (а вернее, что это такое). Если знаешь, то очень прошу тебя, просвети и меня об этом, ибо я не имею ни малейшего представления, что это такое”.

* Кэрролл никогда не носил пальто, зато всегда ходил в серых перчатках.

* Умер от бронхита, не дожив немного до 66 лет, – в гостях у сестер в городке Гилфорде. Что поразило доктора: “До чего же молодым выглядит ваш брат!”

* Воспоминания о нем оставили лишь племянник и кое-кто из детей, которым он уделял столько внимания. “Он отличался такой добротой, что сестры его боготворили; такой чистотой и безупречностью, что его племяннику решительно нечего о нем сказать”.

* Льюис Кэрролл напомнил писателю Гилберту Киту Честертону героя некоего романа, написанного одним из художников сатирического журнала “Панч ” (просуществовавшего почти полтора века): солидный англичанин-викторианец в параллельной жизни во сне… “летел, оторвавшись от земли; его цилиндр плыл высоко над трубами домов; зонт надувался, словно воздушный шар, или взмывал в небо, словно помело; а бакенбарды взметались, словно крылья птицы”.

* И Вирджиния Вулф остается в своем недоумении: “Он скользил по миру взрослых, словно тень и материализовался лишь на пляже в Истберне , когда подкалывал английскими булавками платья маленьким девочкам. Так как детство хранилось в нем целиком, он… сумел вернуться в этот мир… Вот почему обе книги об Алисе – книги не детские, это единственные книги, в которых мы становимся детьми…”

Но потом - “мы пробуждаемся – и находим – кого же? Достопочтенного Ч.Л.Доджсона? Льюиса Кэрролла? Или и того, и другого вместе? Этот странный субъект-конгломерат намеревается издать для юных английских девственниц сверхскромного Шекспира , умоляет их задуматься о смерти в тот миг, когда они бегут поиграть, и всегда, всегда помнить о том, что “истинная цель жизни состоит в выработке характера”… Как увязать одно с другим?

СТОП! ТУТ У НАС КОРОТКАЯ ПЕРЕДЫШКА!

С передышками главное не переборщить: в атмосфере всякое носится, некоторые передышат так, что у них щеки надуваются, а у окружающих мозги пудрятся. Впрочем, случись такое с вами – заучите два полезных изречения от Кэрролла. Работают безотказно, держат любую аудиторию в изумлении:

“Никогда не думай, что ты иная, чем могла бы быть иначе, чем будучи иной в тех случаях, когда иначе нельзя не быть” (Герцогиня – Алисе)“Если бы это было так, это бы еще ничего, а если бы ничего, оно бы так и было, но так как это не так, так оно и не этак! Такова логика вещей!” (Траляля – Алисе)

ГЛАВА ПРО ОТЧАЯНИЕ С ВАРЕНЬЕМ И БУЛОЧКОЙ

От Кэрролла в какую сторону ни пойди – куда -нибудь обязательно придешь. В прошлое пойдешь, параллели из Шекспира и Эдварда Лира всплывут. В будущее вернешься – тут и Гарри Поттеры с шахматными партиями померещатся, а уж Бармаглотов всяких и не сосчитать. Главная его сказка напичкана страхами страшными, героиня подвергнута нечеловеческим испытаниям – не хуже строительства узкоколейки! - но она спокойно тискает котенка и лихо делится с сестрами, что видела такоооооое!

Пару лет один из российских журналов классифицировал страхи, перекочевавшие из «Алисы» в современную среду обитания. Как и в четверг, и в пятницу, да во все другие дни недели нынешнего мира. Что это за страхи социальные?

Тут и странности с пространством и временем, радующие своей относительностью ценителей Эйнштейна и бозонов Хиггса. Кисельные барышни рисуют просто «множество». Чтобы встретить Черную Королеву, Алисе надо бежать не навстречу, а наоборот. Или просто бежать, чтобы остаться на месте. А жить надо в обратную сторону, потому что завтра никогда не будет сегодня. Зато при этом хорошо помнишь то, что случится потом.

Тут все виртуальней, чем в кэмероновском “Аватаре”, - в зеркало шагнешь, и понеслось, даже не сядешь на Минутку, потому что она летает быстрей Брандашмыга, поди поймай еще. И можно увидеть Никого = да еще на большом расстоянии! Каждое слово тут ловко материализуется – и того, кто с прутиком, зовут Спрутиком. И Тигровые Лилии болтают, и Маргаритку можно запугать. Не говоря про баобабочек с бегемошками, про превращения Королевы в Овцу, спиц в весла, а лавки в озеро.

Дальше встает вопрос об актуальных для нас маргиналах и мутантах – и побежали, естественно, косяком Кролик с часами, Мартовский Заяц, Шалтай -Болтай. А все эти пузырьки “Выпей меня”, грибы и гусеницы с кальянами. Жуть и вред наркомании налицо.

Разумеется, политкорректность тут же. К счастью, негры Алисе не встретились, - но Мыши она, забываясь, упорно твердила про свою хорошую кошку: ой, нехорошо как-то вышло. Мышь явно глупа, да здесь все по сути идиоты – но поди назови их своими именами.

А следом в полушаге и потеря самоидентификации: Алиса-то еще не знает, что это вырастет в проблему больного общества, в котором принесенные блага цивилизации непременно обернутся злом. Просто она не понимает: если ей снится Черный Король, которому снится она, то кому же все происходящее снится?

Двуличная политика – а какая она еще бывает? – Алисе это странно. Ну она же еще маленькая. Морж и Плотник выводят Устриц на прогулку, чтобы всех их тут же слопать – так это ж обычная работа с электоратом.

Наконец, вопрос о педофилии. Тень его вечно витает над всеми фрейдистскими (а какими еще?) толкованиями истории непонятных отношений Кэрролла с детьми. Правда, отношения эти всегда оставались в рамках приличий того времени – а те приличия нынешним не чета. Да и понятие само – педофилия - появилось лишь через 15 лет после выхода «Алисы» в свет (его ввел австрийский психиатр Рихард Крафт-Эбинг в 1886 г.).

В общем, полтора столетия про «Алису» пишут умные слова. Пугают страшилками из взрослого мира, прикладывая их к детской книжке и так, и сяк. А самой Алисе тут не страшно, а удивительно. В один момент “ей показалось скучно и глупо, что жизнь опять пошла по-обычному», - ну какого взрослого это смутит?! Нормальный взрослый только мечтает об этом – обычном, спокойном – течении жизни. Ч.Л.Доджсон так вот и жил. Правильно.

Но Алиса находит этот мир вполне забавным и привлекательным – даже если он такой, какой есть. Неправильный. Что с нее взять: дитя. И Кэрролл, в отличие от Доджсона, знает вместе с ней: все чепуха, а все секреты в сдобе – чем больше ее есть, тем добрее люди. А чего в этом мире не хватает больше, чем простой доброты? Наивный такой вывод и прозрачный, но в сказках так бывает.

Просто Кэрролл верил в сказки, как и Алиса, - но признаться боялся. Засмеют же, дураки противные.

ЕЩЕ 10 ФРАЗ ОТ КЭРРОЛЛА

“Если бы он немного подрос… из него бы вышел весьма неприятный ребенок. А как поросенок он очень мил!” (Алиса)

"Палач говорил, что нельзя отрубить голову, если кроме головы ничего больше нет… Король говорил, что, раз есть голова, то ее можно отрубить".

"Начни с начала… и продолжай, пока не дойдешь до конца. Как дойдешь – кончай!” (Король)

“Ты разве горяча, душечка?” – “Ну что ты, я необычайно сдержанна”, - ответила Королева и швырнула чернильницу...

“Пока думаешь, что сказать, - делай реверанс! Это экономит время”. (Или у той же Королевы: “Если не знаешь, что сказать, говори по-французски”)

“Вообще-то я очень храбрый… Только сегодня у меня голова болит!” (Труляля )

“Нельзя поверить в невозможное!” – “Просто у тебя мало опыта… В твоем возрасте я уделяла этому полчаса каждый день!” (Королева – Алисе)

“Как мне… надоели… все, кто не может отличить пояса от галстука!” (Шалтай-Болтай)

“Неважно, где находится мое тело… Мой ум работает, не переставая. Чем ниже моя голова, тем глубже мои мысли! Да-да! Чем ниже – тем глубже!” (Белый Рыцарь)

“Со временем привыкнешь”, - возразила Гусеница, сунула кальян в рот и выпустила дым в воздух.

ОБЕЩАННЫЕ ОТВЕТЫ НА ТРИ ВОПРОСА АЛИСЕ

1 . “Триста шестьдесят четыре дня в году ты можешь получать подарки на день нерожденья… и только один раз на день рожденья!”

2 . “Если вы мне скажете, что это значит, я вам тут же переведу на французский”.

3 . Останется собачье терпение. Кость не останется, потому что ее отняли, Алиса не останется, потому что убежит от собаки, собака – побежит следом. Но “собака потеряет терпение, верно?.. Если она убежит, ее терпение останется, верно?”

Льюис Кэрролл является одной из самых загадочных личностей в истории мировой литературы. Широко известный как сказочник, автор знаменитой «Алисы в стране чудес», он еще являлся и замечательным, а по свидетельствам знатоков – лучшим фотографом своего времени. Некоторую скандальность его личности придавал тот факт, что слабостью его было снимать обнаженными маленьких девочек. «Я обожаю всех детей», — сказал однажды Кэрролл, — «за исключением мальчиков». При этом нашлись исследователи, которые утверждали, будто он испытывал болезненный сексуальный интерес к своим моделям и даже проводили аналогию между ним и маньяком-убийцей Джеком-потрошителем. В то же время известно, что его коллеги по учебе в Оксфорде, священнослужители, художники безгранично ему доверяли, иначе как можно объяснить, что позировали чаще всего художнику дети знакомых?

Однако, обо всем по-порядку…

Родился Чарльз Лютвидж Доджсон (это потом он возьмет псевдоним Льюис Кэрролл) 27 января 1832 года в графстве Чешир в Англии в многодетной семье приходского священника. Он был третьим ребенком и старшим сыном в семье, где родилось четверо мальчиков и семь девочек. Образование Чарльз начал получать дома и уже в детстве отличался исключительной сообразительностью. Маленьким он был левшой, которого очень старательно пытались переучить, запрещая писать левой рукой, что в дальнейшем привело к заиканию. Сначала образованием мальчика занимался отец, но в 12 лет ребенок поступил в грамматическую частную школу недалеко от Ричмонда, где ему очень нравилось, но через 2 года родители отдали ребенка в привилегированное учебное заведение закрытого типа Рагби-Скул, где ему нравилось значительно меньше, однако именно в этой школе проявились его выдающиеся способности к математике и классическим языкам. Получив отличное образование и обладая целым рядом талантов, молодой человек поступил в Оксфорд, где был допущен к научной работе и чтению лекций, которые, впрочем, были ему довольно скучны. Примерно в это же время он страстно увлекся фотографией. В 1855 году Доджсону предложили должность профессора в его колледже, что в те времена означало принятие духовного сана и обета безбрачия. Впрочем, последнее ему далось легко, поговаривали, что Кэрролл испытывал абсолютное безразличие к сексуальной жизни и умер девственником. Больше всего в этих переменах самого Доджсона беспокоило то, что данное обстоятельство может стать серьезным препятствием для дальнейших занятий фотографией и столь любимых им посещений театра. Тем не менее, в 1861 году Доджсон принял сан диакона, что было первым промежуточным шагом к принятию сана священника. Однако изменения университетского статуса в дальнейшем избавили его от необходимости дальнейших шагов в этом направлении.

Для более полного понимания личности писателя и тех фактов из его жизни, которые дошли до настоящего времени, следует отметить, что он с детства был очень застенчивым и, как мы знаем, заметно заикался. Он вел упорядоченный образ жизни: читал лекции, совершал обязательные прогулки пешком, ел только в определенные часы и слыл патологическим педантом. Но что поражало окружающих: его застенчивость и заикание тотчас же исчезали, едва он оказывался в обществе маленьких девочек. Это обстоятельство отмечали все его знакомые, а о его дружбе с маленькими девочками основательно заговорили в 1856 году, когда в колледже, где работал Льюис, появился новый декан Генри Лиделл. Он приехал на новое место работы в сопровождении своей жены и четырех маленьких детей: Гарри (Harry), Лорины (Lorina), Алисы (Alicia) и Эдит (Edith). Доджсон, который очень любил маленьких детей, очень скоро подружился с девочками и стал частым гостем в доме Лидделлов. Вызывает крайнее изумление та сдержанность, с которой Кэрролл описывал свои встречи с Алисой, и все же 25 апреля 1856 года появилась запись о том, что писатель вышел на прогулку вместе с тремя сестрами. К тому времени Кэрролл был уже знаком со старшей из сестер Лидделл, младшей же на тот момент было лишь два года, и потому логично предположить, что писатель был поражен именно встречей с четырехлетней Алисой, которую он ни разу не видел прежде. Но имя этой девочки в дневниковых записях Кэрролла не появлялось вплоть до мая 1857 года, когда писатель преподнес Алисе небольшой презент на ее пятый день рождения. Часто Кэрролл заходил в дом декана играть с Алисой и двумя ее сестрами (разумеется, получив предварительно приглашение от миссис Лидделл); девочки приходили к нему в гости (конечно, с позволения матушки); они вместе гуляли, катались на лодке, ездили за город (само собой, в присутствии гувернантки мисс Прикетт, — и получалось, что чаще всего впятером). Кэрролл так много времени проводил в доме Лиделлов, что по колледжу, в котором он преподавал, поползли слухи о его связи с гувернанткой детей Лидделлов, после чего писатель отметил в своем дневнике, что «впредь, находясь в обществе, я буду избегать любого упоминания о девочках, за исключением лишь тех случаев, когда это не вызовет никаких подозрений».

Начиная с ноября 1856 года, Кэрролл начал ощущать неприязненное отношение к себе со стороны миссис Лидделл. Из дневника писателя, судя по всему, навсегда исчезли записи, посвященные периоду с 18 апреля 1858 года по 8 мая 1862 года, а именно он лег в основу созданного несколько позднее шедевра — «Алисы в Стране Чудес». А знаменитая летняя прогулка на лодке состоялась 4 июля 1862 года. В этот день Льюис со своим приятелем-священником и тремя дочками декана поднялись на лодке по одному из притоков Темзы. День выдался очень жаркий, и утомленные девочки попросили старшего друга рассказать им сказку. И Кэрролл стал на ходу придумывать замысловатый сюжет о приключениях Алисы под землей, где девочка заснула на лугу. И ей снится необыкновенный сон, как она падает в кроличью нору, встречает странных персонажей и участвует в удивительных приключениях. Необычным в этой сказке было то, что в ней семилетняя Алиса пытается рассуждать, участвовать в различных дискуссиях с фантастическими героями, но ее мысли и выводы не поддаются обычной логике.

Впоследствии Кэрролл записал эту сказку (по просьбе девочки), которая была издана 2 года спустя под названием «Приключениями Алисы под Землей», а после триумфального шествия по миру ее стали называть «Приключениями Алисы в Стране Чудес». Свой же рукописный экземпляр он подарил «заказчице», вклеив в конце рукописи сделанную лично им фотографию главной героини.

В 1928 г. миссис Р.Г.Харгривз (Алиса Лиддел) сдала рукопись на книжный аукцион Сотби и получила за нее 15400 фунтов стерлингов, затем она была передана в дар Великобритании. В настоящее время рукопись находится в Британском музее в Лондоне.

Недовольство миссис Лидделл, которое вызывали отношения между Кэрроллом и ее дочерьми, росло все больше. В 1864 году она полностью запретила любые прогулки и встречи между писателем и девочками и уничтожила все письма, полученные Алисой от Кэрролла. И сам писатель, судя по всему, вырвал из своих, дошедших до нас дневников, страницы, в которых упоминается именно этот период разрыва отношений с Лидделлами.

Несмотря на то, что Льюис Кэрролл является автором выдающихся научных книг, статей по математике и логике, именно его сказки принесли ему всемирную известность и были наиболее обсуждаемы критикой и читателями. Более того, предметом исследования явилась также личная жизнь писателя-ученого, которая также «не укладывалась ни в какие рамки».

Особенно много споров и обсуждений возникло вокруг его странной многолетней дружбы с Алисой Лидделл, ради которой он написал свою сказку, которую постоянно фотографировал и рисовал, в том числе и обнаженной.

Алиса часто присутствует на его снимках, на одном из самых знаменитых она изображает попрошайку. С этого фото на нас смотрит семилетняя особа. В свободной позе, с оголенным плечом, она выглядит вызывающе сексапильно.

Не только юная Алиса занимала внимание Кэрролла. Он подходил к девочкам, завидев их в магазинах, на пляжах. И даже специально носил с собой игрушки-головоломки, чтобы завлекать малолеток. А подружившись, писал им нежные письма, напоминая, что «мы помним друг о друге и испытываем друг к другу трепетную привязанность».

Подобных свидетельств о столь странном поведении писателя сохранилось немало. Действительно, он дал основания заподозрить его в скрытой педофилии. Ведь доказательств, что Кэрролл имел со своими малолетними подружками сексуальные отношения (а исследователи насчитали, что он дружил едва ли не с сотней девочек), так и не было обнаружено.

Но, как считает ученый-биограф Н. М. Демурова, эта всем известная версия о «педофилизме» Кэрролла — сильное преувеличение. Она убеждена, что родственники специально сфабриковали множество свидетельств о якобы великой чистой любви Кэрролла к детям, так как хотели скрыть его излишне активную светскую жизнь, непростительную ни для дьякона (он имел священный сан), ни для профессора. По этим свидетельствам Кэрролл вовсе не был скромнягой: любил ходить в театр, ценил живопись, обедал с молодыми девицами в кафе, оставался ночевать в домах вдов и замужних женщин – в общем, был жизнелюбом. И такой образ жизни никоим образом не соответствовал его священному сану. Такая правда о родственнике племянницам казалась убийственной, больше всего они боялись, чтобы об их дядюшке говорили как о прелюбодее. И тогда они решили акцентировать внимание на его безумной любви к маленьким мисс. Заботясь о репутации Льюися Кэрролла после его смерти, родственники явно перестарались и уничтожили большую часть его дневников, рисунки маленьких девочек, фотографии и негативы «а’натюрель», его эскизы причудливых платьев, пытаясь создать сильно «припудренную» биографию. Большинство сделанных Кэрроллом фотографий были уничтожены, а фотографий с обнаженной натурой не сохранилось совсем. В действительности же, Кэрролл постепенно разоблачал своих моделей, и только в 1879 году стал делать снимки девочек «в костюме Евы», как он сам написал об этом в дневнике: «обнаженные девочки совершенно чисты и восхитительны, — пишет он одной из своих подруг, — но нагота мальчиков обязательно должна быть прикрыта». Между тем он писал в дневнике: «Если бы я нашел для своих фотографий прелестнейшую девочку в мире и обнаружил, что ее смущает мысль позировать обнаженной, я бы почел своим священным пред Господом долгом, как бы мимолетна ни была ее робость и как бы ни легко было ее преодолеть, тут же раз и навсегда отказаться от этой затеи…» – писал в своих дневниках автор «Алисы в Стране чудес».

Таким образом, родственники и друзья писателя сознательно хотели представить его как человека, который «очень, ну очень любил детей». Это с точки зрения современного человека, внимание к девочкам воспринимается как нездоровое. В эпоху, когда жил автор «Алисы», на это смотрели совсем иначе. Викторианцы по-другому относились к нагому телу и отличали половое влечение от эстетического. На открытках той эпохи голые дети в виде ангелов – это норма. В викторианской Англии фотографирование и рисование маленьких девочек, в том числе и в обнажённом виде, было в моде и символизировало чистоту и непорочность), а дети до 12 лет вообще считались асексуальными, неспособными вызывать мысли о блуде. Кроме того, Кэрролл делал портреты известных людей, а не только девочек. Впрочем, как только подозрительные обыватели стали шептаться за его спиной, он сразу же прекратил рисовать и фотографировать детей.

С точки зрения той морали племянницы писателя, выпячивая его отношения с детьми, не предполагали, что, оберегая викторианские добродетели, обрекут своего знаменитого родственника на более серьезные обвинения в склонности к педофилии и прочих «странностях». Появилось даже целое направление, анализирующее патологическую склонность Кэролла через изучение его творчества. Согласно одной из «фрейдистских» версий, в образе Алисы Кэрролл вывел свой собственный детородный орган. Были «критики», которые обнаружили «элементы садизма», «оральной агрессии» писателя. Доказательство: в «Стране Чудес» Алиса, чтобы изменить рост, все время что-то выпивает или съедает, а вот Червонная Королева вопит что было сил: «Отрубить голову!».

Завершая эту тему, необходимо отметить, что при внимательном чтении переписки Кэрролла с девочками обнаружилось, что многие из них давно уже вышли из детского возраста. Некоторым особам было даже за 30, хотя писатель и относился к ним, как к малюткам, но в то же время одной он оплачивал уроки музыки, другой – визиты к дантисту.

Вместе с тем нельзя отрицать, что Кэрролл был действительно очень, очень необычным человеком, который прятал под маской викторианской респектабельности свои разносторонние стремления. Например, он питался исключительно в столовой колледжа, но несколько полок его книжных шкафов занимали поваренные книги. Он почти не пил алкоголь, но книги — «Смертельный алкоголь» и «Бесконтрольное пьянство» стояли в его библиотеке на видном месте. Он не имел детей, но почетное место в его библиотеке занимали труды о воспитании, питании, обучении детей с пеленок до вхождения в «полный разум».

Интересны отношения писателя с уже повзрослевшей Алисой, которые со временем стали крайне редки и неестественны. После одной из них, в апреле 1865 года, он запишет: «Алиса сильно изменилась, хотя я сильно сомневаюсь, что в лучшую сторону. Возможно, она входит в пубертатный период». Девочке на тот момент было двенадцать лет. В 1870 году Кэрролл сделал последнюю фотографию Алисы, — тогда уже молодой женщины — которая пришла на встречу с писателем в сопровождении матери.

Две скупых записи, сделанных Кэрроллом уже в старости, рассказывают о грустных встречах писателя с той, что некогда была его музой.
Одна из них состоялась в 1888 году, и Алису сопровождал ее муж — мистер Харгривс (Hargreaves), бывший когда-то учеником самого Доджсона. Кэрролл делает следующую запись: «Было не просто собрать в одно целое в голове ее новое лицо и мои старые воспоминания о ней: ее сегодняшний странный облик с той, которая некогда была столь близкой и любимой «Алисой».

Еще один отрывок повествует о встрече почти что уже семидесятилетнего Кэрролла, который не мог ходить из-за проблем с суставами, с Алисой Лидделл: «Как и миссис Харгривс, настоящая «Алиса» сидела сейчас в деканате, я пригласил ее на чай. Она не смогла принять мое приглашение, но была настолько любезна, что зашла ко мне вечером на несколько минут вместе со своей сестрой Родой (Rhoda)».[В воспоминаниях Кэрролла эти две сцены представлены в виде своеобразного треугольника изображений — неловкое присутствие мужа, отпечаток времени на лице женщины и идеальная девочка из воспоминаний. Набоков в своей «Лолите» собирает эти две сцены в одну, когда отчаявшийся Гумберт в последний раз встречается с повзрослевшей Лолитой, живущей с каким-то вульгарным типом].

Рода была самой младшей из дочерей Лидделлов; Кэрролл вывел ее в роли Розы в саду живых цветов в «Алисе в Зазеркалье».

Одно из последних писем относится к периоду, когда Алиса приехала в Оксфорд в связи с уходом на пенсию своего отца.
Пригласительное письмо Кэрролла своей старой знакомой содержит профессиональное упоминание лингвистического понятия о двойственном значении слов:
«Возможно, Вы предпочтете прийти в сопровождении кого-нибудь; решение оставляю за Вами, лишь заметив, что, если с Вами будет Ваш супруг, я приму его с большим (зачеркнуто) великим удовольствием (я зачеркнул слово «большим», потому как оно двойственно, опасаюсь, что, как и большинство слов). Я не так давно познакомился с ним в нашей комнате отдыха. Мне было тяжело смириться с тем, что он муж той, которую я по-прежнему, даже сейчас, представляю себе семилетней девочкой».

Доджсон страдал бессонницей: он проводил ночи напролет в попытках найти решение сложных математических задач. Он переживал, что никто не помнит его научных трудов, и в конце дней своих, устав от славы Кэрролла, он даже сказал, что «не имеет никакого отношения к какому бы то ни было псевдониму или книге, опубликованной не под моим настоящим именем».

Роман Набокова дал имена этому сорту эротизма. Только здесь можно, наверное, говорить об эротизме, что ли, платоническом. Видимо, Чарльз Лютвидж Доджсон мог обладать женщиной — а еще точнее, маленькой девочкой — только в воображении. Да и то только в те мгновения, пока длилась фотосъемка (слова «сорок две секунды» навязчивым мотивом проходят через книжку об Алисе в Оксфорде). Как писал в Дневнике молодой Чуковский, старые девы и старые девственники — это самые несчастные люди на свете.

Удивительно, что многое из времен Алисы дожило до наших дней. Вяз, посаженный Алисой в день бракосочетания принца Уэльского, дожил до 1977 года (потом он, как и многие его соседи по аллее, заболел болезнью грибковых вязов, и деревья пришлось срубить). Знаменитый журнал «Панч» (в нем работал Тениел, первый иллюстратор «Алисы») закрылся совсем недавно. Но черти, кролики и горгульи, украшающие окна оксфордского Университетского музея, остались там навсегда.
В книге Льюиса Кэрролла «Логическая игра», где он обучает искусству рассуждать логически, делая правильные заключения из — не то чтобы неверных, но необычных посылок, — есть такая задачка: «Ни одно ископаемое животное не может быть несчастно в любви. Устрица несчастна в любви». Ответ — он же заключение: «Устрица — не ископаемое животное».

Льюис Кэрролл, профессор математики в Оксфорде, дьякон, фотограф-любитель, художник-любитель, писатель-любитель умер в 1898 году. Многие из его окружения даже не подозревали, что этот застенчивый, страдающий заиканием человек живет таким причудливым тайным бытием. Некоторые психиатры утверждали, что у Кэрролла были шизоидные расстройства, а его литературное творчество — этому подтверждение.

Впрочем, если такие расстройства и были, то они привели к тому, что «больным» были написаны научные труды, внесшие вклад в науку, созданы бессмертные художественные произведения, издаваемые по всему миру. Он мечтал вернуться в детство, повернув время вспять и, действительно, стал бессмертным благодаря своим потрясающим сказкам!

Кэрролл прожил 66 лет и до конца жизни выглядел очень моложаво, но не отличался хорошим здоровьем, так как страдал от жестоких мигреней. Многие считали, что он принимал лауданум (опий), но в те времена так делали многие даже при легких недомоганиях, так как это считалось простым лекарством. Наркотик помогал Кэрроллу справиться с заиканием — после приема опия он чувствовал себя более уверенным. Вполне вероятно, что «лечение» оказало влияние на его творческие фантазии, ведь, например, в «Алисе в стране чудес» происходят невероятные события и потрясающие превращения.

Неординарность писателя проявилась в том, что ему удалось органично вплести в свои фантазии не только реальных персонажей таких как Алиса Лидделл, но и будничные страдания, связанные со своим заболеванием, которое впоследствии получило название в честь произведения, в котором упоминалось – синдром Алисы в Стране Чудес.

Синдром Алисы в Стране Чудес - это одна из редких форм ауры мигрени , комплекса кратких (не более часа) неврологических нарушений, которые предшествуют началу мигренозного приступа. Аура сопровождает головную боль не всегда, и врачи ставят в таких случаях отдельный диагноз – мигрень с аурой. Обычно аура представляет собой набор зрительных или чувствительных нарушений, проявляется как яркие или радужные пятна, выпадение части зрительного поля или же онемение, ощущение ползания мурашек в кисти, руке или лице. Иногда аура может присутствовать в форме двигательных нарушений или обонятельных феноменов. Самое, пожалуй, известное литературное описание ауры в виде нарушения обоняния, находится в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»:

«Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета…» Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От нее нет средств, нет никакого спасения. Попробую не двигать головой».

Синдром Алисы в Стране Чудес относится к редким формам мигренозной ауры и встречается преимущественно у детей. Проявления синдрома могут быть разными: от извращения запаха или вкуса до сложных детализированных расстройств восприятия, напоминающих галлюцинации. Зрительные феномены предстают обычно образами людей или животных, которые проплывают из одной стороны зрительного поля и исчезают в другой или же материализуются из потоков воздуха, наподобие того самого Чеширского кота.

«Хорошо, - сказал Кот и исчез – на этот раз очень медленно. Первым исчез кончик его хвоста, а последней – улыбка. Она долго парила в воздухе, когда все остальное уже пропало».

Страдающие синдромом Алисы в Стране Чудес осознают, что эти образы – всего лишь видения, поскольку изображения обычно стереотипны и находятся в конкретной точке пространства.

Существуют исследования, которые доказывают, что головные боли многих представителей искусства находили отражение в их трудах. Факт можно проследить, изучив, к примеру, работы выдающихся художников: к примеру, элементы, по всем признакам напоминающие проявления зрительной ауры мигрени, можно найти в картинах Пикассо и Матисса.

Другой фрагмент книги, описывающий, как Алиса уменьшалась и увеличивалась после того, как выпила из пузырька и съела кусочек гриба – также имеет вполне реальное происхождение. Так эффектно Льюис Кэрролл описал проявления макропсии и микропсии, которые тоже считаются особенностями синдрома Алисы в Стране Чудес. Это временные изменения восприятия, при которых окружающие предметы кажутся больше в размерах, чем на самом деле, или, соответственно, меньше.

Кроме перечисленного, те, кто страдает синдромом Алисы в Стране Чудес, могут испытывать ощущение искажения схемы тела. Возникают дереализация (ощущение нереальности происходящего), деперсонализация (ощущение «я не я»), deja vue, нарушается чувство течения времени или проявляется палинопсия (нарушение зрительного восприятия, при котором предмет, уже не находящийся в поле зрения, сохраняется в нем или возникает вновь). Если внимательнее перечитать «Алису в Стране Чудес», описания многих из этих явлений можно найти без труда.

По всей видимости, Кэрролл, страдавший мигренью, перенес свои переживания ауры приступа на героев своих произведений. Кстати, автор испытывал и обычную зрительную ауру мигрени, что видно на его рисунках. Например, знаменитый писатель правильно и четко отразил все мельчайшие детали, однако в фигуре карлика пропустил часть лица, плеча и кисти левой руки. Это весьма напоминает скотому (выпадение участка зрения), которая является частым элементом зрительной ауры при мигрени.

К счастью, столкнуться с синдромом Алисы в Стране Чудес за пределами книги шансов мало: синдром встречается очень редко, возникает обычно в детском возрасте, поддается терапии и с возрастом, как правило, его проявления уменьшаются.

PS: 1996 году вышла книга Ричарда Уоллиса «Джек Потрошитель, ветреный друг». В ней автор утверждал, будто таинственным убийцей, который в 1888 году зверски убивал лондонских проституток, был… Льюис Кэрролл. Сделал он свои выводы, обнаружив в книгах Кэрролла… анаграммы. Он брал несколько предложений из творений сказочника и составлял из имеющихся в них букв новые предложения, которые повествовали о злодеяниях Доджсона в качестве Джека Потрошителя. Правда, предложения Уоллис выбирал длинные. В них было так много букв, что из них при желании каждый мог составить текст с любым смыслом.

Чарльз Лютвидж (Латуидж) Доджсон , замечательный английский детский писатель, отменный математик, логик, блестящий фотограф и неистощимый выдумщик. Родился 27 января 1832 в Дейрсбери близ Уоррингтона, графство Чешир, в семье священника. В роду Доджсонов мужчины были, как правило, либо армейскими офицерами, либо священнослужителями (один из его прадедов, Чарльз, дослужился до епископа, дед, опять-таки Чарльз, был армейским капитаном, а его старший сын, и тоже Чарльз, был отцом писателя). Чарльз Лютвидж был третьим ребенком и старшим сыном в семье среди четверых мальчиков и семи девочек.
Образованием юного Доджсона до двенадцати лет занимался отец, блестящий математик, которому прочили замечательную академическую карьеру, но он предпочел стать сельским пастором. Сохранились составленные вместе с отцом «списки для чтения» Чарльза, поведавшие нам о солидном интеллекте мальчика. После переезда семьи в 1843 в деревню Крофт-на-Тисе, на севере графства Йоркшир, мальчика определили в грамматическую школу Ричмонда. С детских лет он развлекал семью магическими фокусами, кукольными представлениями и стихами, написанными им для самодельных домашних газет («Полезная и назидательная поэзия», 1845). Полтора года спустя Чарльз поступил в Регби-Скул (Rugby School), где он проучился четыре года (с 1846 по 1850 годы), проявив выдающиеся способности к математике и богословию.
В мае 1850 Чарльз Доджсон был зачислен в Крайст-Чёрч-колледж (Christ Church College) Оксфордского университета и в январе следующего года переехал в Оксфорд. Однако в Оксфорде, всего лишь по истечении двух дней, он получает неблагоприятное известие из дома – умирает его мать от воспаления мозга (возможно, менингита или удара).
Учился Чарльз хорошо. Победив в конкурсе на стипендию Боултера в 1851 и удостоившись отличия первого класса по математике и второго по классическим языкам и античным литературам в 1852, юноша был допущен к научной работе, а также получил право читал лекции в христианской церкви, коим пользовался впоследствии 26 лет. В 1854 году он окончил со степенью бакалавра Оксфорд, где впоследствии, после получения магистерской степени (1857) он работал, занимал в том числе должность профессора математики (1855-1881).
Доктор Доджсон жил в небольшом доме с башенками и был одной из достопримечательностей Оксфорда. Внешность и манера речи его были примечательны: легкая асимметрия лица, неважный слух (он был глух на одно ухо), сильное заикание. Лекции Чарльз читал отрывистым, ровным, безжизненным тоном. Знакомств избегал, часами бродил по окрестностям. У него было несколько любимых занятий, которым он посвящал все свободное время. Доджсон очень много работал - поднимался на рассвете и садился за письменный стол. Чтобы не прерывать работы, он почти ничего не ел днем. Стакан хереса, несколько печений - и снова за письменный стол.
Льюис Кэрролл Ещё в молодом возрасте, Доджсон много рисовал, пробовал своё перо в поэзии, писал рассказы, отсылая свои труды в различные журналы. Между 1854 и 1856 гг. его работы, в основном юмористического и сатирического плана, появились в национальных изданиях (“Comic Times”, “The Train”, “Whitby Gazette” и “Oxford Critic”). В 1856 году в «Поезде» появилась небольшая романтичная поэма «Одиночество» под псевдонимом «Льюис Кэрролл».
Свой псевдоним он изобрел следующим образом: «перевел» на латынь имя Чарльз Лютвидж (получилось Каролус Людовикус), а затем вернул латинскому варианту «истинно английский» вид. Все свои литературные («несерьезные») опыты Кэрролл подписывал именно псевдонимом, настоящее же имя ставил только в заглавиях математических работ («Конспекты по плоской алгебраической геометрии», 1860, «Сведения из теории детерминантов», 1866). Среди ряда математических работ Доджсона выделяют труд «Евклид и его современные соперники» (последнее авторское издание - 1879).
В 1861 году Кэрролл принял духовный сан и стал диаконом англиканской церкви; это событие, равно как и устав оксфордского колледжа Крайст-Черч, согласно которому профессора не имели права жениться, заставили Кэрролла отказаться от имевшихся у него смутных матримониальных планов. В Оксфорде он познакомился с Генри Лидделлом, деканом колледжа Крайст-Черч, и со временем стал другом семейства Лидделлов. Проще всего ему было находить общий язык с дочерьми декана - Алисой, Лориной и Эдит; вообще с детьми Кэрролл сходился куда быстрее и легче, нежели со взрослыми, - так было и с детьми Джорджа Макдональда, и с отпрысками Альфреда Теннисона.
Молодой Чарльз Доджсон был приблизительно шести футов высотой, строен и красив, со вьющимися каштановыми волосами и синими глазами, но есть мнение, что по причине заикания ему тяжело было общаться со взрослыми, зато с детьми он раскрепощался, становился свободен и быстр в речи.
Именно знакомство и дружба с сестрами Лидделл и привели к появлению на свет сказочной повести «Алиса в Стране Чудес» (1865), мгновенно сделавшей Кэрролла знаменитым. Первое издание «Алисы» проиллюстрировал художник Джон Тенниэл, чьи иллюстрации сегодня считаются классическими.
Льюис Кэрролл Невероятный коммерческий успех первой книги «Алисы» изменил жизнь Доджсона, поскольку Льюис Кэрролл стал достаточно известным во всем мире, его почтовый ящик был наводнен письмами почитателей, он начал зарабатывать весьма существенные денежные суммы. Однако Доджсон так и не отказался от скромного быта и церковных постов.
В 1867 Чарльз в первый и последний раз покидает Англию и совершает весьма необычное по тем временам путешествие в Россию. Посещает по дороге Кале, Брюссель, Потсдам, Данциг, Кенигсберг, проводит в России месяц, возвращается в Англию через Вильно, Варшаву, Эмс, Париж. В России Доджсон посещает в Санкт-Петербург и его окрестности, Москву, Сергиев Посад, ярмарку в Нижнем Новгороде.
За первой сказочной повестью последовала вторая книга - «Алиса в Зазеркалье» (1871), на мрачноватом содержании которой отразилась смерть отца Кэрролла (1868) и последовавшая за ней многолетняя депрессия.
Чем же примечательны приключения Алисы в Стране Чудес и в Зазеркалье, ставшие самыми известными детскими книгами? С одной стороны, это увлекательное повествование для детей с описаниями путешествий в фантастические миры с причудливыми героями, навсегда ставшими кумирами детворы - кто же не знает Мартовского Зайца или Красную Королеву, Черепаху Квази или Чеширского Кота, Шалтая-Болтая? Сочетание воображения и абсурда делает авторский стиль неподражаемым, гениальное воображение и игра слов автора приносит нам находки, в которых обыгрывались расхожие поговорки и присловья, сюрреалистические ситуации ломают привычные стереотипы. Вместе с тем, известные физики и математики (М.Гарднер в том числе) с удивлением обнаружили в детских книгах массу научных парадоксов, и нередко эпизоды приключений Алисы рассматривались в научных статьях.
Пять лет спустя вышла в свет «Охота на Снарка» (1876), фантастическая поэма с описанием приключений причудливой команды по-разному неадекватных существ и одного бобра, она явилась последней широко известной работой Кэрролла. Интересно, что живописец Данте Габриэль Россетти был убежден, что поэма написана о нем.
Интересы Кэрролла многогранны. Конец 70-х и 1880-е годы характерны тем, что Кэрролл издает сборники загадок и игр («Дублеты», 1879; «Логическая игра», 1886; «Математические курьезы», 1888-1893), пишет стихи (сборник «Стихи? Смысл?», 1883). Кэрролл вошел в историю литературы как сочинитель «бессмыслиц», в том числе стишков для детей, в которых было «запечено» их имя, акростихов.
Кроме математики и литературы, Кэрролл много времени уделял фотографии. Хотя он был фотографом-любителем, ряд его снимков вошел, если можно так выразиться, в анналы мировой фотохроники: это фотографии Альфреда Теннисона, Данте Габриэля Россетти, актрисы Эллен Терри и многих других. Особенно Кэрроллу удавались снимки детей. Однако в начале 80-ч годов он забросил занятия фотографией, объявив, что это увлечение ему «надоело». Кэрролл считается одним из самых известных фотографов второй половины XIX века.
Кэрролл продолжает писать - 12 декабря 1889 года выходит в свет первая часть романа «Сильви и Бруно», а в конце 1893 года и вторая, но литературные критики отнеслись к произведению с прохладцей.
Скончался Льюис Кэрролл в Гилдфорде, графство Сарри, 14 января 1898, в доме своих семи сестер, от вспыхнувшей после гриппа пневмонии. Ему было неполных шестьдесят шесть лет. В январе 1898 года большую часть рукописного наследия Кэрролла сожгли его братья - Уилфред и Скеффингтон, не знавшие, что им делать с кипами бумаг, которые оставил после себя их «ученый братец» в комнатах при Крайст-Чёрч-колледже. В том костре исчезли не только рукописи, но и часть негативов, рисунков, манускриптов, страницы многотомного дневника, мешки писем, написанных странному доктору Доджсону друзьями, знакомыми, обычными людьми, детьми. Дошла очередь и до библиотеки из трех тысяч книг (в буквальном смысле слова фантастической литературы) - книги были проданы на аукционе и разошлись по частным библиотекам, но каталог той библиотеки сохранился.
Книга «Алиса в Стране Чудес» Кэрролла вошла в список двенадцати «самых английских» предметов и явлений, составленный министерством культуры, спорта и СМИ Великобритании. По этому культовому произведению снимают фильмы и мультфильмы, проводят игры, музыкальные инсценировки. Книга переведена на десятки языков (более 130) и оказала большое влияние на многих авторов.

Имя этого человека знакомо всем — но это лишь псевдоним, маска. О самом молчаливом затворнике мы знаем мало и уже не разгадаем его тайну никогда. Современники же знали о нём ещё меньше.

Причины мучительного «уродства», отравившего ему жизнь, просты. То были очень «правильные» времена, когда порядок считался превыше всего. Все были убеждены, что писать человек должен правой рукой. Склонность к леворукости — вредная привычка, от которой ребёнка легко отучить. Как отучали Чарльза Доджсона (более известный под псевдонимом Льюис Кэрролл), мы уже не узнаем никогда, но именно в результате этого он начал заикаться.

Биография Чарльза Доджсона (Льюиса Кэрролла)

С окружающими Доджсон общался всё меньше, постепенно замыкаясь в собственном мире. Возможно, однако, за всем этим стояли какие-то высшие силы. Чарльзу в голову должны были приходить такие вещи, какие окружающие в принципе не смогли бы понять. И на уста его наложили печать. Чтобы не тратил время попусту на болтовню. Он попал в круг замкнутых эксцентричных людей — математиков Оксфорда. Но даже в этом кругу он стал «крем де ля крем», чудаком из чудаков и молчуном-рекордсменом.

Тратил время на какие-то головоломки, забавную, но никому не нужную чепуху. Умственные действия, которые с лёгкостью проделывает даже двухлетний ребенок, он раскладывал на составные части, словно бы пытаясь научить им машину вроде ткацкого станка. Но какой в этом смысл, если такой машины нет и быть не может? Да и зачем думающая машина, если думать могут сами люди?

Изданные им книги и брошюры мало кто даже перелистывал. Актуальность его работам придало лишь изобретение компьютера. Все эти математические досуги, алгоритмы перевоза козы и капусты теперь экономили миллионы долларов, определяли, кто выстрелит быстрее, и чья ракета точнее. То есть кому править миром. Однако до этого был еще целый век, а со взрослыми современниками Чарльзу Доджсону говорить было не о чем. Зато его недуг странным образом пропадал, когда он общался с теми, чей живой, свободный ум мог его понять — с маленькими девочками.

Чистая весна

Вначале Доджсона мучило, что недуг лишил его шансов на обычную, как у всех, жизнь, а потом он понял — на свете масса куда более интересных занятий. Однако ни одна женщина его интересов не разделяла. Их всех увлекала отделка мезонина, рецепты крыжовникового варенья и прочее мещанство.

Постепенно у него выкристаллизовалась теория, которая при всей своей экстравагантности имела много общего с христианством — он всё-таки был не только профессором математики, но и дьяконом. Религия считает детей куда более чистыми и совершенными существами, нежели взрослых. Того же мнения был и Доджсон. Только религия считает, что портят детей соблазны, а Доджсон проклинал воспитание и условности. Девочки, милые девочки, воплощающие красоту мира, интересующиеся всем вокруг, с возрастом неумолимо скучнеют и зацикливаются на быте, на всех этих унылых «а ты что, а он что». Их внешность обретает отталкивающую утилитарность приманки.

— ... Какой неудобный возраст! Если б ты со мной посоветовалась, я бы тебе сказал: «Остановись на семи!». Но сейчас уже поздно.

— Я никогда ни с кем не советуюсь, расти мне или нет, — возмущенно сказала Алиса.

— Что, гордость не позволяет? — поинтересовался Шалтай.

Алиса ещё больше возмутилась.

— Ведь это от меня не зависит, — сказала она. — Все растут! Не могу же я одна не расти!

— ОДНА, возможно, и не можешь, — сказал Шалтай. — Но ВДВОЁМ уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и прикончила 6 всё это дело к семи годам!

Доджсон стал художником — точнее, одним из первых фотохудожников в Британии, да и в мире тоже. На половине снимков — девочки. В неофициальных, романтичных одеждах.

Правда, тяжкие подозрения в отношении Доджсона можно выдвигать лишь в силу крайней умственной примитивности. Педофил тащит ребенка во взрослый мир. Доджсон же, наоборот, сам бежал к своим девочкам от мира взрослых.

К слову сказать, это нас сейчас шокируют фразы из биографий Чарльза Доджсона вроде «он был мастером знакомиться с детьми, у него в саквояже всегда была масса игрушек». А по тем временам это считалось вполне нормальным. Современников Доджсона куда больше шокировали бы привычные для нас мини-юбки. Времена меняются, что тут скажешь.

Кролик прыгнул

Сейчас нам уже сложно понять, чем современников так поразила его сказка, которую он экспромтом придумал жарким июльским днем 1862 года на пикнике по просьбе 10-летней Алисы, дочери декана его колледжа Аиддела. Это начинаешь понимать, когда для сравнения перелистаешь другие книжки для девочек той поры: котятки-собачки, чай с печеньем, всё чинно и предсказуемо. Британия в высшей точке своего преуспевания. Её жизнь — чудо упорядоченности, смакование оной. Девушки добродетельны, негодяи обязательно отвратительны, чай ровно в пять, телеграмму на другой конец острова доставят минута в минуту.

Наука, в оплоте которой жили Чарльз и Алиса, одержима уверенностью всё на свете объяснить, рассчитать и предсказать. Казалось, мир уже познан, стихия покорена, остались лишь арьергардные бои. Возможно, от жары Доджсон впал в какой-то провидческий транс. Он пытался развлечь детей, а вместо этого описал им их будущее. Ему причудился какой-то мир хаоса, где наиболее вероятны именно невероятные события. Где все станут кроликами, опаздывающими на совещание.

Чтобы удержаться на месте, нужно бежать со всех ног, а высшая острота зрения — способность увидеть никого. «Собираясь на прогулку, надо запастись палкой, чтобы отпугивать слонов». Что за чушь, никаких слонов в Оксфорде нет. Как нет на свете черных лебедей.

Наука в этом твердо убеждена — ровно до того момента, когда она открывает этих лебедей в Австралии. После Доджсона ученым приходится говорить «мы ошибались» всё чаще — оттого они и полюбили первыми его сказки. От заносчивости XIX века не осталось и следа. Мы не смогли победить болезни и полететь к звездам. Мы не в силах узнать, что человек скажет через пять минут, потому что клеток в мозге больше, чем звёзд во Вселенной. Попытки перестроить общество строго по научным принципам обернулись Колымой и Освенцимом.

Мир непредсказуем, слишком многое в нём случайно. Или, формулируя по-другому, чтобы предсказывать, надо в точности знать, что где находится сейчас, а это невозможно. Нет никаких котов, есть лишь распределение вероятности нахождения кота в данной точке пространства. Это квантовая механика. Её и близко не существовало в тот момент, когда Доджсон придумал своего тающего Чеширского Кота. Он предвидел, все предвидел, как и компьютеры. Более того, мир, кажется, сам по себе становится всё хаотичней. Цветущий бульвар за неделю превращается в руины, снег по колено в конце апреля, 30 градусов на Урале в начале мая.

— Не может быть! — воскликнула Алиса. — Я этому поверить не могу!

— Не можешь? — повторила Королева с жалостью. — Попробуй ещё раз: вздохни поглубже и закрой глаза.

Алиса рассмеялась.

— Это не поможет! — сказала она. — Нельзя поверить в невозможное!

— Просто у тебя мало опыта, — заметила Королева. — В твоём возрасте я уделяла этому полчаса каждый день! В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака!

От Алисы к Алисе

Своими причудами Доджсон сам загнал себя в угол. Нет более недолговечной красоты, чем детская. Алиса Лиддел, его богиня с недетским мрачным взглядом, стремительно взрослела. Она становилась неинтересна Доджсону, но ещё быстрее стали неприличны его отношения с ней.

Тогда, в 1862 году, он записал свою сказку, оформил собственными иллюстрациями. Получилась настоящая книжка, которую он подарил девочке. Спустя несколько лет мать Алисы вернула ему подарок, сожгла все его письма к Алисе и запретила появляться в их доме. Оставались воспоминания: «Какой ты была, Алиса? Как мне описать тебя? Любознательной до крайности, с тем вкусом к жизни, который доступен только счастливому детству, когда всё ново и хорошо, а грех и печаль — всего лишь слова, пустые слова, которые ничего не значат !».

Доджсон стремительно терял интерес к жизни. Восторги окружающих по поводу « » его приводили в ярость, поскольку некстати напоминали об утраченном рае. В 1869 году он познакомился с прелестной и смышленой 7-летней дальней родственницей.

Её тоже звали Алиса. Из короткого забавного разговора с ней родилась «Алиса в Зазеркалье». Увидеть, как мир вокруг превращается в Зазеркалье, ему не довелось, он не дожил примерно год до наступления XX века. Жизнь повзрослевшей Алисы была ничем не примечательна, хотя в отрочестве она демонстрировала способности к рисованию. Она вышла замуж — и всё. Весь свой немалый вклад в мировую культуру она сделала до 10 лет.

Льюис Кэрролл, настоящее имя – Чарльз Лютвидж Доджсон (Додсон). Дата рождения: 27 января 1832 года. Место рождения: тихая деревушка Дерсбери, графство Чешир, Великобритания. Национальность: великобританец до мозга костей. Особые приметы: глаза ассиметричные, уголки губ подвернуты, глух на правое ухо; заикается. Род занятий: профессор математики в Оксфорде, дьякон. Хобби: фотограф-любитель, художник-любитель, писаталь-любитель. Последнее подчеркнуть.

Наш именинник, на самом деле, личность неоднозначная. То есть, если представлять его числами, то получится не один, а два – или даже три. Считаем.

Чарльз Лютвидж Доджсон (1832 – 1898), закончивший школу с отличием по математике и латинскому яызыку, в последующие годы профессор Оксфордского университета, а также куратор преподавательского клуба (с присущими статусу и учреждению причудами!), благополучный и исключительно добропорядочный гражданин викторианского общества, отправивший за свою жизнь более ста тысяч писем, написанных четким убористым почерком, благочестивый дьякон англиканской церкви, талантливейший британский фотограф своего времени, одаренный математик и логик-новатор, на многие годы опередивший свое время, – это раз.

Льюис Кэрролл – любимый всеми детьми автор ставших классическими произведений «Приключения Алисы в стране чудес» (1865), «Сквозь зеркало и что там увидела Алиса» (1871) и «Охота на Снарка» (1876), человек, три четверти свободного времени проводивший с детьми, способный часами без устали рассказывать детям сказки, сопровождая их забавными рисунками, и, отправляясь на прогулку, нагружавший свой саквояж всевозможными игрушками, головоломками и подарками для детей, которых он может повстречать, этакий Дед Мороз на каждый день – это два.

Возможно (только возможно, а не обязательно!), был еще и некий третий – назовём его «Невидимка». Потому что его никто никогда не видел. Человек, про которого сразу после смерти Доджсона специально сочинили миф, прикрывающий реальность, которой никто не знал.

Первого можно назвать успешным профессором, второго – выдающимся литератором. Кэрролл-третий – полный провал, Буджум вместо Снарка. Но провал международного уровня, провал-сенсация. Этот третий Кэрролл и есть самый значительный, самый гениальный из трех, он – не от мира сего, он принадлежит к миру Зазеркалья. Одни биографы предпочитают говорить только о первом – Доджсоне-ученом, и втором – Кэрролле-писателе. Другие многозначительно намекают на всевозможные причуды третьего (про которого почти ничего не известно, а что известно, то невозможно доказать!). Но на самом деле Кэрролл – как жидкий терминатор – был всеми своими ипостасями сразу – хотя каждая из них всем своим существом опровергала другие… Стоит ли удивляться тому, что у него были свои странности?

Ирония судьбы, или Желтый парик

Первое, что мне приходит в голову, когда упоминают Льюиса Кэрролла – это, как ни странно, его любовь к маленьким девочкам, в том числе к Алисе Лиддел, семилетней красавице с широко раскрытыми глазами, дочери ректора, которая благодаря Кэрроллу превратилась в Алису сказочную.

Кэрролл, действительно, дружил с ней – многие годы, и в том числе после того, как она успешно вышла замуж. Он сделал много замечательных фотографий маленькой и большой Алисы Лиддел. И других знакомых девочек. Но «совы не те, кем они кажутся». Как отмечает в своем исследовании королева отечественного кэрролловедения Н.М. Демурова, всем известная версия о «педофилизме» Кэрролла – мягко говоря, сильное преувеличение. Дело в том, что родственники и друзья специально сфабриковали множество свидетельств о якобы великой любви Кэрролла к детям (и к девочкам, в частности) с целью скрыть его излишне активную светскую жизнь, которая включала множество знакомств с «девочками» вполне зрелого возраста – поведение, в то время абсолютно непростительное ни для дьякона, ни для профессора.

Выборочно уничтожив сразу после смерти Кэрролла многое из его архива и создав сильно «припудренную» биографию, родственники и друзья писателя сознательно мумифицировали память о нём как об этаком «дедушке Ленине», который очень, ну очень любил детей. Излишне говорить, насколько двусмысленным стал такой образ в двадцатом веке! (Согласно одной из «фрейдистских» версий, в образе Алисы Кэрролл вывел свой собственный детородный орган!) Репутация писателя, по иронии судьбы, пала жертвой сарафанного заговора, как раз и созданного с целью защитить его доброе имя и представить в выгодном свете перед потомками…

Да, уже при жизни Кэрроллу приходилось «соответствовать» и прятать свою разностороннюю, активную и где-то даже бурную жизнь под непроницаемой маской викторианской респектабельности. Что и говорить, неприятное занятие; для такого принципиального человека, как Кэрролл, это было, несомненно, тяжелым бременем. И все же, думается, в его личности скрывалось и более глубокое, более экзистенциальное противоречие, кроме постоянного страха за свою профессорскую репутацию: «ах, что будет говорить княгиня Марья Алексевна».

Тут мы вплотную подходим к проблеме Кэрролла-Невидимки, Кэрролла-третьего, живущего на темной стороне Луны, в Море Бессонницы.

Говорят, Кэрролл страдал бессонницей. В 2010 году, возможно, наконец будет снят и выпущен в прокат китчевый полнометражный фильм, главным героем которого станет сам Кэрролл. Фильм, который поддерживают такие мэтры кинематографа, как Джеймс Кэмерон и Алехандро Ходоровский, должен называться «Фантасмагория: Видения Льюиса Кэрролла», а снимает его – кто бы вы думали? – ни кто иной, как… Мэрилин Мэнсон! (Подробнее я писал об этом .)

Впрочем, даже если Кэрролла и в самом деле мучила по ночам бессонница, он так же не мог найти покоя и днём: ему постоянно надо было себя чем-то занять. На самом деле, Кэрролл за свою жизнь придумал и написал столько, что просто диву даёшься (опять невольно вспоминается дедушка Ленин, также отличавшийся литературной плодовитостью!). Но в центре этого бурного творчества был конфликт. Что-то тяготило Кэрролла: что-то помешало ему, например, жениться и завести детей, которых он так любил. Что-то отвратило его от пути священника, на который он было ступил в молодости. Что-то одновременно подорвало его веру в самые основы человеческого бытия и дало ему силу и решимость идти по своему пути до конца. Что-то – громадное, как целый явленный нашим глазам мир, и непостижимое, как мир незримый! Что это было, мы можем теперь только догадываться, но в существовании этой глубочайшей «пропасти» сомневаться не приходится.

Так, например, в отрывке, который Кэрролл (по совету Дж. Тенниела, художника, создавшего «классические» иллюстрации к обеим книгам про Алису) убрал при окончательной правке, содержится горькая жалоба на двойную – чтобы не сказать «двуличную», жизнь, которую ему пришлось вести под давлением общества. Приведу стихотворение полностью (в переводе О.И. Седаковой):

Когда легковерен и молод я был,
Я кудри растил, и берег, и любил.
Но все говорили: «О, сбрей же их, сбрей,
И желтый парик заведи поскорей!»

И я их послушал и так поступил:
И кудри обрил, и парик нацепил –
Но все закричали, взглянув на него:
“Признаться, мы ждали совсем не того!»

«Да, — все говорили, — он плохо сидит.
Он так не к лицу вам, он так вас простит!»
Но, друг мой, как было мне дело спасти? –
Уж кудри мои не могли отрасти…

И нынче, когда я не молод и сед,
И прежних волос на висках моих нет.
Мне крикнули: «Полно, безумный старик!»
И сдернули мой злополучный парик.

И все же, куда бы ни выглянул я.
Кричат: «Грубиян! Простофиля! Свинья!»
О, друг мой! К каким я обидам привык,
Как я поплатился за желтый парик!

Вот он, «видимый миру смех и невидимые миром слезы» Кэрролла-невидимки! Дальше следует уточнение:

— Я вам очень сочувствую, — сказала Алиса от души. — По-моему, если бы ваш парик сидел лучше, вас бы так не дразнили.

— Твой-то парик сидит прекрасно, — пробормотал Шмель, глядя на Алису с восхищением. — Это потому, что у тебя форма головы подходящая.

Сомнений быть не может: парик – это, конечно, совсем не парик, а социальная роль вообще, роль в этом сумасшедшем спектакле, который в старых добрых Шекспировских традициях разыгрывается на сцене целого мира. Кэрролла – если, конечно, принять на веру, что в образе Шмеля Кэрролл изобразил себя самого, или свою «тёмную» половину (вспомните знаменитый автопортрет Кэрролла, где он сидит в профиль – да-да, это Луна, тёмная сторона которой никогда не будет видна!), – так вот, Кэрролла мучает и парик, и отсутствие кудрей, а также красота и лёгкость детства – этих идеально сидящих «париков» прелестных маленьких девочек.

Вот какая «одна, но пламенная» страсть мучает дьякона: он вовсе не хочет секса с маленькими девочками, он хочет вернуться в детство, идеализированное в образе семилетней Алисы с «широко закрытыми глазами», которая естественным образом погружена в свою собственную Страну чудес! Ведь маленьким девочкам даже не надо прыгать в кроличью нору, чтобы оставить мир взрослых где-то там, далеко. А мир взрослых, со всеми его условностями – стоит ли он того, чтобы тратить на него жизнь? И вообще, чего на самом деле стоит весь этот мир, социальная жизнь и т.п., — спрашивает себя Кэрролл. Ведь люди вообще странные существа, которые ходят все время головами вверх и проводят половину жизни лежа под одеялом! «Life, what is it but a dream?» («Жизнь, это всего лишь сон») — так заканчивается первая сказка про Алису.

Голова профессора Доджсона

ТРИНИТИ:
Ты пришел сюда, потому что хочешь
узнать ответ на главный вопрос хакера.
НЕО:
Матрица… Что такое Матрица?
(разговор в ночном клубе)

До зубовного скрежета высокодуховный Кэрролл был мучим идеей экзистенциального, эзотерического прорыва в «настоящее», в Страну чудес, в мир вне Матрицы, в жизнь Духа. Он (как и все мы!) был тем самым злополучным «вечности заложником у времени в плену», и крайне остро это осознавал.

Характер Кэрролла отличало несгибаемое намерение реализовать свою мечту. Он работал целыми днями, не отрываясь даже на нормальную еду (в течение дня «в слепую» перекусывал печеньем) и зачастую просиживая долгие бессонные ночи за своими исследованиями. Кэрролл, действительно, работал как безумный, но целью его работы было как раз довести свой разум до совершенства. Он мучительно осознавал себя запертым в клетку собственного разума, но разрушить эту клетку пытался, не видя лучшего метода, тем же самым средством – разумом.

Обладая блестящим интеллектом, профессиональный математик и способный лингвист Кэрролл пытался именно с помощью этих инструментов найти выход, ту самую запретную дверь в чудесный сад, которая привела бы его к свободе. Математика и лингвистика – вот две сферы, в которых Кэрролл ставил свои эксперименты, эзотерические и научные одновременно – смотря с какой стороны посмотреть. Доджсон издал около десятка книг по математике и логике, оставив в науке свой след, но стремился он к гораздо более глубоким результатам. Игра словами и числами была для него войной с реальностью здравого смысла – войной, которой он надеялся обрести мир вечный, бесконечный, непреходящий.

По признанию современников, дьякон Кэрролл не верил в вечные адские муки. Осмелюсь предположить, что он, кроме того, допускал возможность выхода за пределы человеческого синтаксиса уже при жизни. Выхода и полного перевоплощения в другую реальность – реальность, которую он условно называл Страной чудес. Допускал – и страстно желал такого освобождения… Разумеется, это всего лишь догадка. В рамках христианской традиции, к которой, без сомнений, принадлежал дьякон Доджсон, это немыслимо, однако, например, для индуиста, буддиста или суфия такое «чеширское» исчезновение – вполне закономерно (как исчезновение по частями или целиком – для самого Чеширского кота!).

Факт, что Кэрролл без устали проводил эксперименты по своеобразному «прорыву Матрицы». Отказавшись от логики здравого смысла и применяя формальную логику как рычаг, «переворачивающий мир» (а точнее – привычные сочетания слов, которыми этот мир людьми описывается, вслух и про себя, в ходе размышлений), Кэрролл «научно нащупал» логику гораздо более глубокую.

Как выяснилось впоследствии, в XX веке, в своих математических, логических и лингвистических штудиях профессор Доджсон предвосхитил позднейшие открытия в математике и логике: в частности, «теорию игр» и диалектическую логику современных научных исследований. Кэрролл, мечтавший вернуться в детство, повернув время вспять, на деле опередил науку своей эпохи. Но так и не достиг своей основной цели.

Блестящий, совершенный разум Доджона-математика и логика страдал, не в силах преодолеть пропасть, отделяющую его от чего-то, принципиально непостижимого разумом. Ту экзистенциальную пропасть, которая бездонна: в нее можно «лететь, лететь». И стареющий Доджсон летел и летел, становясь все более одиноким и непонятым. Эта пропасть не имеет имени. Возможно, это то, что Сартр называл «тошнотой». Но поскольку человеческому разуму свойственно ко всему непременно приклеивать ярлыки, назовём её пропастью им. Снарка-Буджума. Это пропасть между человеческим сознанием, стремящимся к свободе, и бесчеловечностью окружающей его среды.

Окружающие (часть среды) считали Доджона-Кэрролла человеком с причудами, немного не в своём уме. А он знал, насколько сумасшедшие и причудливые все остальные – люди, которые «думают» словами, в то время как те играют в «королевский крокет» в их собственной голове. «Все здесь не в своём уме, и ты, и я», – говорит Чеширский Кот Алисе. Реальность, когда к ней применяешь разум, становится еще безумнее. Она становится, разобраченная – миром «Алисы в стране чудес».

История жизни Доджсона-Кэрролла – это история поиска и разочарования, борьбы и поражения, а также того особого разочарования-поражения, которое приходит только после победы в конце долгого, длинной в целую жизнь, поиска. Кэрролл после долгой борьбы отвоевал своё место под солнцем, и солнце потухло. «For the Snark *was* a Boojum, you see» – таким предложением (предложением своей головы, или (де-) капитуляцией) заканчивается последнее знаменитое сочинение Кэрролла – поэма-нонсенс «Охота на Снарка». Кэрролл добыл Снарка, и этот Снарк был Буджумом. Вообще, биография Кэррола – это и есть история Снарка, который *был* Буджумом. Кэрролл-провал был тремя людьми: Морфеусом, который не нашел своего Нео, Тринити, которая тоже не нашла своего Нео, и самим Нео, который так и не увидел Матрицу как она есть. История жидкого терминатора, которого никто не любил и не понимал как следует, и который растворился в небытие. История, которая не оставляет равнодушным.

Кэррол ввязался в борьбу, в которой человек разумный победить не может. Только лишь когда (и если! И это большое Если!) превзойдены мысли, за пределами ума появляются состояния, известные как интуиция. Кэрролл как раз и пытался – интуитивно чувствуя, что ему это необходимо – развить в себе такую сверхспособность, вытащить себя за волосы из болота. Интуиция выше любого и всякого интеллекта: ум и интеллект оперируют с помощью слов, логики и ума (в которых Кэрролл достиг значительных высот) и потому ограничены. Только состояние сверхлогики, интуиции превосходит логику разумную. Пока Кэрролл использовал свой ум, он был хорошим математиком, логиком-новатором, талантливым писателем. Но когда перед ним вставал «город золотой» – Страна чудес, Лучезарные Гималаи Духа – он писал по вдохновению чего-то сверхчеловеческого, и эти проблески Высшего можно разглядеть даже сквозь перевод: Кэрролл, словно дервиш, кружится в своём мистическом танце, и перед нашим мысленным (а подчас и без-мысленным!) взором мелькают слова, числа, шахматные фигуры, стихи; наконец, постепенно, начинает проступать и сама фактура мира, линии Матрицы… Можно ли требовать от писателя большего? Это его подарок нам – что-то такое, чему он мог лишь позволить случиться, – наш дорогой дядюшка Кэрролл, математик-визионер, дьякон-театрал, шутливый пророк в неуклюжем желтом парике.