"Надо жить, ради Марины, Ксении! Я должен написать обо всем, что видел, что знаю, что было. Ведь сколько думал об этом бессонными ночами! Надо увековечить память белых воинов, сказать правду о Белом Деле…" (А.И. Деникин).

Находясь в эмиграции, А.И. Деникин приступает к созданию своего масштабного пятитомного труда "Очерки русской смуты", в котором автор проводит тщательный анализ истоков российской революции, поражения "белого" движения и победы Советской власти. "Очерки Русской Смуты" по своему содержанию и структурной композиции явились своеобразным логическим продолжением неоконченной повести "Путь русского офицера", несмотря на то, что по времени они были созданы и опубликованы ранее указанной повести.

Причинами начала работы над "Очерками Русской Смуты" явились не только материальные факторы, но и моральные, ценностные ориентиры Белого движения: "Белое движение" со всеми его светлыми и темными сторонами подвергалось и подвергается доныне нападкам и искажениям со стороны людей, ходящих в узких политических шорах, смотрящих сквозь призму национального шовинизма или попросту невежественных. Надо сказать ПРАВДУ о "белом движении" и сказать ее возможно скорее. Во-первых, потому что "не знаешь дня и часа", во-вторых, пока живы были многие современники событий, "свидетели истории", враги и друзья, которые могли бы подтвердить. Исправить или опровергнуть написанное".

Первая книга первого тома "Очерков русской смуты" была опубликована в Париже. Издательство не указало года выпуска, но в предисловии значилось "Брюссель, 1921 г.". В России издание труда началось с 1991 г. издательством "Наука".

Пятитомная публикация выпускалась тремя издательствами на протяжении 6 лет. Начатая в Париже, продолженная в Берлине издательством "Слово", она завершилась в октябре 1926 г., когда типография Зинабург и КО берлинского издательства "Медный всадник" выпустила 2500 экземпляров пятого тома. Помимо этого публикация отдельных частей "Очерков Русской Смуты" осуществлялась в военной белоэмигрантской прессе: "Идеологическое и психологическое воздействие на умы и сердца эмигрантов оказывали более 100 военных периодических изданий различной ориентации и направленности. "Нищие в массе своей, - писал военный эмигрантский деятель Б. Штейфон, - мы создали такую военную прессу, какой не имеют многие государства".

Создание труда на всем его протяжении происходило в чрезвычайно сложных условиях и при почти полном отсутствии финансовых средств: "После того как Деникины покинули отель "Кадагон", они нашли приют в скромном доме в местечке Эвенсей бей в графстве Сассекс, который пришлось оплачивать, распродавая потихоньку оставшиеся драгоценности. В июле 1920 года Антон Иванович заключил контракт с парижским издателем Павалоцким на публикацию мемуаров. Надо было срочно браться за перо, однако жизнь в Англии была чрезмерно дорогой". И работа продолжалась. Сначала в Великобритании, затем в Бельгии, Венгрии, меняя места своего создания с местами смены мест жительства четы Деникиных.

Помимо этого, были и совершенно другие факторы, влиявшие на процесс работы над трудом. Так, например, еще пребывая в Стамбуле, А.И. Деникин решил приступить к созданию "Очерков Русской Смуты". Для воплощения данной идеи в реальность автору требовались архивы, перевозимые совместно с личным имуществом А.И. Деникина и его семьи. Однако сундук с делами канцелярии деникинского правительства был задержан в Стамбуле, тогда как А.И. Деникин был вынужден срочно покинуть турецкую столицу из-за убийства его сподвижника генерала И.П. Романовского. В августе 1920 г. семья Деникиных покидает уже Великобританию и переезжает в Бельгию, осев в окрестностях Брюсселя. И лишь тогда архивы из Турции оказались в руках А.И. Деникина, но в сильно хаотичном состоянии и с наличием утери некоторой документации.

Созданию труда мешало также отсутствие архивов императорской Ставки, находящихся в руках правления Русского Общевоинского Союза и его руководителей - П.Н. Врангеля, П.Н. Шатилова с которыми А.И. Деникин имел разрозненные враждебные взаимоотношения. Однако впоследствии, под давлением внешних и внутренних факторов П.Н. Врангель был вынужден отдать приказ о передаче всех архивов для хранения А.И. Деникину.

Источниковую базу работы А.И. Деникина составили документы из личных бумаг Л.Г. Корнилова, архива генерал-квартирмейстерской части Вооруженных Сил Юга России, архива Императорской Ставки, воспоминания таких деятелей русской эмиграции как А.П. Богаевский, А.Г. Шкуро, Б.Н. Казанович и других деятелей белой эмиграции, подлинники приказов, сводок и обращений в Вооруженных Силах Юга России, а так же личные воспоминания.

Структурно труд отражает практическую историю революции, Гражданской войны и интервенции в России с весны 1917 г. до весны 1920 г. включительно, будучи построен по принципу четкого хронологического порядка. Содержание "Очерков Русской Смуты" включает 6 книг: "Крушение власти и армии (февраль - сентябрь 1917)", "Борьба генерала Корнилова (август 1917 г. - апрель 1918 г.)", "Белое движение и борьба Добровольческой армии", "Вооруженные силы Юга России" (в 2 томах).

Первый том начинается автором с констатации факта потери силы известной формулы "За веру, царя и отечество", являющейся связующим идеологическим звеном в российском обществе в целом, а особенно - в ее военной среде в частности. Офицерский и унтер-офицерский корпус русской Императорской армии не был приспособлен к восприятию и анализу социально - политических идей оппозиции существующей власти. Политика была исключена из быта военнослужащих, воспитывающихся в духе преданности своей России, Государю, вере и чести. И именно этот фактор позже сыграл свою определяющую роль в процессе разложения армии, ибо, как писал А.И. Деникин: "Недостаточная осведомленность в области политических течений, и особенно социальных вопросов, русского офицерства сказалась уже в дни первой революции и перехода страны к представительному строю. А в годы второй революции большинство офицерства оказалось безоружным и беспомощным перед безудержной революционной пропагандой, спасовав даже перед солдатской полуинтеллигенцией, натасканной в революционном подполье. ".

Однако он признает, что размывание устоев Императорской России началось стихийно до революционных событиях. "Религиозность русского народа … к началу 20 столетия несколько пошатнулась".

А.И. Деникин подробно говорит о падении монархических чувств, как среди офицеров, так и в солдатской массе к 1917 г., особенно в связи с распространением слухов об измене императорской семьи во время тяжелой обстановке на фронте. Красноречиво автор описывает и российскую действительность в преддверии революционных событий 1917 г.: "Неустройство тыла и дикая вакханалия хищений, дороговизна и роскошь, создаваемая на костях и крови фронта".

Ища причины смуты, слома всего "старого", А.И. Деникин обвиняет русских в недостатке патриотизма. Но, несмотря на это в своих трудах он утверждает, что именно вооруженные силы явились тем организмом, который дольше всего сопротивлялся хаосу и внутреннему разложению. В частности, об этом, например, красноречиво говорит тот факт, что часть солдатских организаций негативно отнеслась к приказу № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов, считая их провокацией. Эти замыслы были горьки и выстраданы всем горьким опытом русского офицера.

Во втором томе А.И. Деникин, анализирует причины неудачи военного похода генерала Корнилова, признав, что элита российской общественности не поддержала Корнилова. Он пытается наиболее обобщенным образом объяснить причины победы власти большевиков: "Огромная усталость от войны и смуты; всеобщая неудовлетворенность существующим положением; неизжитая еще рабья психология масс; инертность большинства и полная безграничного дерзания, сильного волей и беспринципного меньшинства; пленительные лозунги: власть - пролетариату, земля - крестьянам, предприятия - рабочим и немедленный мир…".

Третий том характерен поиском сил, действия которых и привели к приходу к руководству в государстве власти большевиков. Среди них фигурируют представители российского народа, сами большевики, "союзники" - англичане и французы, отказавшие поддерживать оппозиционные силы в борьбе против Советской власти и исполняющие лишь собственные интересы, не подчиняющиеся никому донские и кубанские казаки, румынская военщина, польские власти, эсеро-меньшевики и грузинские министры. Автор критикует политику Брестского мира и считает, что власть большевиков не является властью национальной, соблюдающей интересы граждан Российского государства. Однако основную причину поражения Вооруженных Сил Юга России А.И. Деникин видит во внутренних разногласиях между главным командованием и командующими армиями в частности, и между силами внутри "белого" лагеря" в целом.

Во внешнеполитическом курсе страны А.И. Деникин считал возможным продолжение ведения Россией войны и выполнения союзнических обязательств, признавая при том все более прогрессирующий развал вооруженных сил. Основной тактикой борьбы должна стать тактика "заманивания" противника вглубь России, тактика маневренной войны и боевых действий лишь на стратегически важных направлениях, без сплошной линии фронта. Данная стратегия, по мнению А.И. Деникина, должна была привести ускорить разгром Германии. Большое значение автор уделял и развертыванию партизанского движения как войны народа за национальные интересы России.

Считая неприемлемой для России власти большевиков, А.И. Деникин приводит фактический документальный и исследовательский материал, обвиняющий лидеров РСДРП в агентурной работе на германскую разведку. По его исследованиям лидеры партии напрямую или через третьи банковские фирмы получали денежные средства от Имперского банка Германии.

Главы четвертого и пятого томов "Очерков Русской Смуты" уже после создания данного труда были объединены и составили книгу "Поход на Москву". Уникальный материал, содержащийся в них, отличается своим разнообразием обо всех сторонах жизни и деятельности Вооруженных Сил Юга. Большой интерес представляют оценки отдельных исторических личностей, политических партий и сил, данные А.И. Деникиным в описываемом периоде.

Особенностью книги является искусственно созданная автором централизация внимания на анализе сложных перипетий социально-политических, экономических и дипломатических факторов, оказывавших влияние на ход военных действий и приведших к социальной катастрофе российского общества. Определенно военному фактору уделена лишь четвертая часть труда. В своей работе автор четко определил свои политические взгляды, а именно: территориальная целостность Российской империи, установление внутреннего социального порядка, восстановление промышленности и народного хозяйства, идеологическое преобладание в обществе православного вероисповедания, однако при условии толерантной национальной политики, борьба против власти социал-демократических элементов и других оппозиционных сил, путем установления военной диктатуры, ликвидация классовых привилегий, а так же разрешение общественных нужд путем ряда реформ в области административного управления на примере организации Особого совещания, исполнявшего функции Совета министров и Государственного Совета при главнокомандующем Вооруженных Сил Юга России, аграрного вопроса, рабочего социального законодательства и т.д. Вопрос о форме правления являлся "делом будущего".

Значительный интерес представляет и материал, характеризующий внешнюю политику Юга России. Стержневым моментом ее явилась ориентация на помощь стран - союзниц Российской империи в Первой мировой войне, несмотря на то, что в "Наказе" А.И. Деникина Особому Совещанию, разработанному 14 декабря 1919 г. основным направлением внешней политики нового правительства провозглашена "только национальная русская" и "славянское единение". В силу данного, а также ряда других факторов взаимоотношения с ведущими державами Антанты имели не всегда благоприятный характер. Так, например, А.И. Деникин в своем труде отмечает, что политика союзной Франции в русском вопросе отличается своей нерешительностью и неустойчивостью курса. В результате "мы не получили от нее реальной помощи: ни твердой дипломатической поддержкой, особенно важной в отношении Польши, ни кредитом, ни снабжением". Более устойчивые отношения сложились с Великобританией, хотя и ее внешнеполитический курс в сфере "русского вопроса" был подвержен колебаниям в зависимости от развития военных действий. Переломный момент, по мнению А.И. Деникина, в английской политике наступил осенью 1919 г. под влиянием поражений Вооруженных Сил Юга России в походе на Москву. Заявление премьер-министра Великобритании Д. Ллойд Джорджа о том, что "большевизм не может быть побежден оружием" и необходимо искать иные способы восстановления мира и изменения системы управления в России, произвело, по словам А.И. Деникина, тяжелое впечатление, как на фронте, так и в тылу: "В них увидели окончательный отказ от борьбы и от помощи противобольшевистским силам - в самый трудный для нас момент".

Большое внимание А.И. Деникин уделяет характеру взаимодействия сил Правительства Юга России и государства Польского. Положительный исход данных взаимоотношений позволило бы Югу России высвободить значительные силы для усиления своих армий в наступлении на Москву. Но, стоит отметить тот факт, что, пытаясь привлечь на свою сторону Польшу, правительство Юга России, в то же время под различными предлогами уклонялся от положительного решения т. н. "польского вопроса". В силу этого не в интересах Польши была поддержка сил Юга России.

Эпилогом труда А.И. Деникина является трагическая сцена эмиграции, в смысловом контексте которой автор подводит итог своей личной, а также общественной борьбы за восстановление образа прежней, императорской России, прежней эпохи, противопоставляя полную катастрофу и поражение одних победе других.

Анализируя труд А.И. Деникина, следует отметить тот факт, что некоторые исследователи (М.Н. Покровский) критически относятся к его работам, подчеркивая недостаточную степень научного уровня политического анализа событий Гражданской войны, соблюдения принципа личностной субъективности при описании исторических процессов и событий. Многие так же обвиняют его в ограниченности и неспособности "использовать объективные законы общественного развития". Так, например, В.И. Ленин следующим образом оценивал труд А.И. Деникина: "Автор "подходит" к классовой борьбе, как слепой щенок".

И действительно, при анализе труда А.И. Деникина нельзя не заметить крайней односторонности и субъективности в изложении военного фактора, влиявшего на ход и исход войны. В то же время А.И. Деникин не может скрывать факт неправедности, трагедии гражданской катастрофы, и факт восхищения стойкостью идеологически убежденных в своей правоте граждан, русских, борющихся за свою "новую" Советскую Россию. Так, например, позже А.И. Деникин в своих воспоминаниях описал следующий увиденный им эпизод: "Среди офицеров разговор:

Ну и дерутся же сегодня большевики!

Ничего удивительного - ведь русские …".

Однако данные положения не мешают утверждению того положительного аспекта, что содержащийся в "Очерках Русской Смуты" исследовательский материал полон критических рассуждений, ссылок и апелляций к документальным источникам различного уровня. Исследователь найдет в "Очерках Русской Смуты" признания и брань, характеристики, наблюдения из личностного опыта автора, правдивые факты и неверные по своей сути факты.

Подводя итог, следует сказать, что Антон Иванович Деникин как мемуарист, историк-исследователь и документовед одновременно, не подводит в "Очерках Русской Смуты" итогов, не делает каких - либо определенных выводов. Его труд явился масштабной публицистической, военной, политической, социологической, бытовой и портретной панорамой одного из сложных, трагических этапов истории нашего Отечества, в которой четко отображены идеи, взгляды и позиции одной из противоборствующих сторон, на протяжении долгого времени остававшиеся почти неисследованными.

Книга выдержала много изданий.

Структура и содержание

История создания

Генерал Деникин после оставления ВСЮР весной 1920 года и передачи командования оставшимися на Юге силами Белого движения генералу Врангелю , отбыл в Англию , где в августе 1920 года в Таймс он отказался от предложения лорда Керзона заключить перемирие с большевиками , и сообщил, что :

Как раньше, так и теперь я считаю неизбежной и необходимой вооружённую борьбу с большевиками до полного их поражения. Иначе не только Россия, но и вся Европа обратится в развалины.

Оставив свои военные посты, Деникин к осени 1920 года ограничил и своё участие в политической борьбе, перенеся основные усилия своей непримиримой борьбы с большевизмом в плоскость публицистики . Осенью 1920 года Деникин переехал в Бельгию , где приступил к написанию своего фундаментального документального исследования о Гражданской войне - «Очерков русской смуты». Накануне Рождества в декабре 1920 года, генерал Деникин писал своему коллеге, бывшему главе английской миссии на Юге России генералу Бриггсу :

Я совершенно удалился от политики и ушел весь в историческую работу. Доканчиваю первый том «Очерков», охватывающих события русской революции от 27 февраля до 27 августа 1917 года. В своей работе нахожу некоторое забвение от тяжелых переживаний.

В 1922 году из Бельгии Деникин переехал в Венгрию , где жил и работал до 1926 года. За три года жизни в Венгрии он трижды сменил место жительства. Сначала генерал поселился в Шопроне , затем провел несколько месяцев в Будапеште , а после этого снова поселился в провинциальном местечке вблизи озера Балатон .

Таким образом, первые два тома «Очерков русской смуты» были написаны Деникиным в Бельгии, а следующие три - в Венгрии.

Трудности в работе

Дмитрий Лехович пишет, что у генерала Деникина имеются интересные сведения о том, как трудно ему было работать над составлением «Очерков» :

Архив, вывезенный им из России, был далеко не полным. Всю работу, связанную с поиском документов, их систематизацией, проверкой, составлением чертежей и т. д., пришлось ему выполнить лично. Сундук с делами канцелярии Особого совещания (то есть бывшего правительства Юга России), вывезенный в Константинополь, поступил в распоряжение генерала только в 1921 году. Кроме журналов Особого совещания сундук содержал подлинные приказы Главнокомандующего, а также сношения с иностранными державами и сведения о положении во всех новых государствах на окраинах России. С архивом бывшей Ставки генерала Деникина вопрос обстоял сложнее. Антон Иванович не желал обращаться к своему преемнику на посту Главнокомандующего. Но вопрос этот уладился благополучно сам собой. Зная о работе Антона Ивановича, генерал Кусонский, заместитель начальника штаба генерала Врангеля, предложил Деникину пользоваться архивом Ставки. Вскоре и сам генерал Врангель (находившийся после оставления им Крыма в Югославии) распорядился, чтобы все дела штаба Главнокомандующего за время управления Югом России генералом Деникиным перешли бы к последнему на хранение. Приходилось вести большую корреспонденцию с бывшими сотрудниками и подчиненными, чтобы получить от них детальные сведения о происходившем.

Сам генерал Деникин вспоминает такой эпизод, связанный с написанием «Очерков»:

Предлагал мне своё сотрудничество Филимонов, бывший Кубанский атаман, но перед тем, не дожидаясь описания мною Кубанского периода в «Очерках русской смуты», он напечатал в «Архиве Русской революции» статью-памфлет, в которой пристрастно отнесся к моей деятельности и сказал неправду, которую нетрудно было опровергнуть документально… Встретив (как-то) полковника Успенского (бывшего адъютанта генерала Романовского), Филимонов сказал ему:

Читали? Генерал Деникин, наверно, будет ругать меня в своих «Очерках». Так я, по казачьей сноровке, забежал вперед и сам его поругал. Покуда ещё выйдет его книга, а от моего писания след все-таки останется.

Впоследствии, не найдя в моей книге никаких выпадов по своему адресу, что было бы и несправедливо, Филимонов прислал мне письмо, в котором выражал готовность осветить мне кубанские события. Я не воспользовался его предложением, о чём сожалею.

Дмитрий Лехович пишет, что ближайшим помощником генерала была его жена. Она перепечатывала рукописи и была, как вспоминал Антон Иванович, его «первым читателем и цензором», делая свои замечания, часто весьма основательные, в частности с точки зрения, как она говорила, рядового обывателя .

Первое издание в Париже и Берлине

Первый том «Очерков русской смуты» под названием «Крушение власти и армии (февраль-сентябрь 1917)» был издан двумя выпусками в Париже , и полностью вышел к октябрю 1921 года . Второй том под названием «Борьба генерала Корнилова» был посвящён событиям второй половины 1917 - начала 1918 гг. и издан также в Париже в издательстве Поволоцкого в ноябре 1922 года . Третий том под названием «Белое движение и борьба Добровольческой армии», охватывающий описание событий весны - осени 1918 года, впервые вышел в Берлине в марте 1924 года в издательстве «Слово». Четвёртый и пятый тома посвящены событиям 1919-1920 гг. в России, охваченной пламенем Гражданской войны, впервые также изданы в Берлине: четвёртый том в сентябре 1925 года в издательстве «Слово», а пятый в октябре 1926 года - в издательстве «Медный всадник» .

По мнению историка С. В. Карпенко, выход последнего тома «Очерков» подтолкнул Врангеля к публикации его «Записок», которые были написаны ещё в 1921-1923 годах, но опубликованы ген. А. А. Лампе в сборниках «Белое дело» в 1928 году, вскоре после смерти Врангеля. При этом, хотя сам Врангель не хотел, чтобы его «Записки» воспринимались как ответ на «Очерки русской смуты» Деникина, многими эмигрантами они воспринимались именно так.

Книга в СССР и России

Отрывочные издания в 1920-е гг.

Стереотип о том, что в советском государстве Деникин не издавался вплоть до конца 1980-х гг, не совсем верен. В середине 1920-х гг., в период НЭПа в СССР фрагменты «Очерков русской смуты» Деникина попадали в официальную печать. Известны несколько случаев издания фрагментов книги Деникина советским Государственным издательством . Так, например, фрагмент второго тома «Очерков русской смуты» на 25 страницах с названием «Большевистский переворот» был издан в СССР в 1926 году в сборнике «Октябрьская революция» серии «Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев» . В 1927 году различные фрагменты «Очерков» Деникина были изданы вместе с отрывками из мемуаров других участников гражданской войны . Государственным издательством также в 1928 году был издан отдельной книгой фрагмент второго тома «Очерков» Деникина на 106 страницах под названием «Поход и смерть генерала Корнилова» тиражом 5 тысяч экземпляров .

Кроме того, советское издательство «Федерация» выпустило в 1928 году книгу с объёмом 313 страниц тиражом 10 тысяч экземпляров под названием «Поход на Москву» с выборками из четвёртого и пятого томов «Очерков русской смуты». «Мы пытались извлечь из Деникина, - говорилось в предисловии, - все наиболее любопытные страницы». Биограф Деникина, писатель Дмитрий Лехович пишет о том, что, «сообразно с заданием книги, эти „любопытные страницы“ были лишь подтасовкой фактов, с умышленно однобоким освещением событий» .

С конца 1920-х гг. по 1980-е гг. книги Деникина в СССР не издавались.

Первые издания в период перестройки

После 1991 года

Но по-настоящему широкому читателю на пространстве стран СНГ книга Деникина «Очерки русской смуты» стала доступна только после 1991 года . За 1990-е и 2000-е гг. книга выдержала массу переизданий.

В 2013 году «Очерки русской смуты» были включены Министерством образования и науки Российской Федерации в число 100 книг, рекомендуемых российским школьникам к прочтению .

Рецензии и отзывы

Задуманы «Очерки» весьма широко. Они заключают в себе не только личные воспоминания автора, но и попытку осветить события революции с некоторой более общей точки зрения. Разрешены обе эти задачи далеко не с одинаковым успехом. Там, где автор передает лично им пережитое и непосредственно ему известное, «Очерки» представляют исключительный интерес; огромное знание среды наряду с искренностью и прямотой суждения, живое изложение, яркие и образные характеристики составляют бесспорные достоинства тех глав, которые посвящены течению революции в армии, на фронте. Напротив того, поверхностны, неоригинальны и неубедительны критические экскурсы Деникина в области политических и социальных отношений революционной эпохи; выдавая осведомленность из вторых рук, обнаруживая предвзятость и отсутствие исторической перспективы, они представляют интерес разве только для характеристики самого автора.

Разумеется, вся книга Деникина - суровый обвинительный акт против т. н. «революционной демократии». Она и только она одна ответственна за крушение государства, за «растление и гибель» армии. Сравнительно сдержанный тон, которым, кстати сказать, труд Деникина выгодно отличается от книг Наживина и др. обличителей революции, не ослабляет, а лишь усиливает серьёзный характер обвинения.

Прочел и я 3-й том Антона Ивановича [Деникина], и в восторге от этого капитальнейшего и беспристрастного, правдивого труда, мне ещё не бросились в глаза мелочи, вроде выпадов против Лисового ; что же касается распрей с П. Н. и литератором , то обойти их молчанием он никак не мог, и я должен признать, что А. И., видно, много поработал над собой в этом отношении за истекшие 4-5 лет, ибо пишет о литераторе спокойно, выдавая ему должное, между тем как в своё время он без раздражения говорить о нём не мог.

См. также

Примечания

1. Деникин А. И. Большевистский переворот // Октябрьская революция: Мемуары. (Репринтное издание книги: Октябрьская революция. сост С. А. Алексеев. - М., Л. Государственное издательство, 1926. - С. 271-296).- М. Орбита, 1991. - 464 с. ISBN 5-85210-008-0
2. «Очерки русской смуты» на сайте militera.ru. Полная версия
3. Цит. по Деникин А. И. Очерки русской смуты Т. 5. «Вооруженные силы юга России. Поход на Москву. 1919-1920 гг». Глава XXIII. Эвакуация Новороссийска.

31 марта 1918 года русская граната, направленная рукою русского человека, сразила великого русского патриота. Труп его сожгли, и прах рассеяли по ветру.

За что? За то ли, что в дни великих потрясений, когда недавние рабы склонялись перед новыми владыками, он сказал им гордо и смело: уйдите, вы губите русскую землю.

За то ли, что не щадя жизни, с горстью войск, ему преданных, он начал борьбу против стихийного безумия, охватившего страну, и пал поверженный, но не изменивший долгу перед Родиной?

За то ли, что крепко и мучительно любил он народ, его предавший, его распявши

Пройдут года, и к высокому берегу Кубани потекут тысячи людей поклониться праху мученика и творца идеи возрождения России. Придут и его палачи.

И палачам он простит.

Но одним не простит никогда.

Когда Верховный главнокомандующий томился в Быховской тюрьме в ожидании Шемякина суда, один из разрушителей русской храмины сказал: «Корнилов должен быть казнен; но, когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом».

Проклятье им – прелюбодеям слова и мысли! Прочь их цветы! Они оскверняют святую могилу

Я обращаюсь к тем, кто и при жизни Корнилова и после смерти его отдавали ему цветы своей души и сердца, кто некогда доверил ему свою судьбу и жизнь:

Средь страшных бурь и боев кровавых, останемся верными его заветам. Ему же – вечная память

Брюссель 1922 г.

Очерки Русской Смуты

Глава I
Расхождение путей революции. Неизбежность переворота

Широкое обобщение слагаемых сил революции в две равнодействующие – Временное правительство и Совет – допустимо в известной степени лишь в отношении первых месяцев революции. В дальнейшем течении ее происходит резкое расслоение в среде правящих и руководящих кругов, и месяцы июль и август дают уже картину многосторонней междоусобной борьбы. На верху эта борьба идет еще в довольно отчетливых границах, разделяющих борющиеся стороны, но отражение ее в массах являет образ полного смешения понятий, неустойчивости политических взглядов и хаоса в мыслях, чувствах и движениях. Иногда только, в дни серьезных потрясений происходит вновь дифференциация, и вокруг двух борющихся сторон собираются самые разнородные и зачастую политически и социально-враждебные друг другу элементы. Так было 3 июля (восстание большевиков) и 27 августа (выступление Корнилова). Но тотчас же по миновании острого кризиса внешнее единение, вызванное тактическими соображениями, распадается, и пути вождей революции расходятся.

Резкие грани прошли между тремя главенствующими учреждениями: Временным правительством, Советом (Центральный исполнительный комитет) и верховным командованием.

В результате длительного правительственного кризиса, вызванного событиями 3–5 июля, разгромом на фронте и непримиримой позицией, занятой либеральной демократией, в частности кадетской партией, в вопросе об образовании власти,1
К. д-ты требовали создания власти, покоящейся – на общенациональной почве и представленной лицами, – не ответственными ни перед какими организациями и комитетами.

Совет вынужден был освободить формально министров социалистов от ответственности перед собою и предоставить право Керенскому единолично формировать правительство.

Объединенные центральные комитеты постановлением от 24 июля обусловили поддержку со стороны советов правительству соблюдением им программы 8 июля и оставляли за собою право отзывать министров социалистов, в случае уклонения их деятельности от намеченных программой демократических задач. Но, тем не менее, факт известной эмансипации правительства от влияния советов, как результат растерянности и ослабления руководящих органов революционной демократии в июльские дни, не подлежит сомнению. Тем более, что в состав 3-го правительства вошли социалисты или мало влиятельные или, как Авксентьев (министр внутренних дел), Чернов (министр земледелия), Скобелев (министр труда), не сведущие в делах своего ведомства. Ф. Кокошкин в московском комитет парии к. д. говорил «за месяц нашей работы в правительстве совершенно не было заметно влияние на него Совдепа… Ни разу не упоминалось о решениях Совдепа, постановления правительства не применялись к ним»… И внешне взаимоотношения изменились: министр-председатель не то избегал, не то игнорировал Совет и Центральный комитет, не появляясь на их заседаниях и не давая им, как раньше, отчета.2
Был один раз за 1 – месяца.

Но борьба – глухая, напряженная продолжалась, имея ближайшими поводами расхождение правительства и центральных органов революционной демократии в вопросах о начавшемся преследовании большевиков, репрессиях в армии, организации административной власти и т. д.

Верховное командование занимало отрицательную позицию как в отношении Совета, так и Правительства. Как постепенно назревали такие отношения, говорилось в 1 томе. Оставляя в стороне детали и поводы, обострявшие их, остановимся на основной причине: генерал Корнилов стремился явно вернуть власть в армии военным вождям и ввести на территории всей страны такие военносудебные репрессии, которые острием своим в значительной степени были направлены против советов и особенно их левого сектора. Поэтому, не говоря уже о глубоком политическом расхождении, борьба советов против Корнилова являлась, вместе с тем, борьбой их за самосохранение. Тем более, что давно уже в руководящих органах революционной демократии капитальнейший вопрос обороны страны потерял свое самодовлеющее значение и, по свидетельству Станкевича, если иногда и выдвигался в Исполнительном комитете на первый план, «то только как средство для сведения других политических счетов». Совет и Исполнительный комитет требовали поэтому от правительства смены Верховного главнокомандующего и разрушения «контрреволюционного гнезда», каким в их глазах представлялась Ставка.

Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках правительственную власть, очутился в особенно трудном положении: он не мог не понимать, что только меры сурового принуждения, предложенные Корниловым, могли еще, быть может, спасти армию, освободить окончательно власть от советской зависимости и установить внутренний порядок в стране. Несомненно освобождение от советов, произведенное чужими руками или свершившееся в результате событий стихийных, снимавших ответственность с Временного правительства и Керенскагр, представлялось ему государственно-полезным и желательным. Но добровольное принятие предуказанных командованием мер вызвало бы полный разрыв с революционной демократией, которая дала Керенскому имя, положение и власть и которая, не взирая на оказываемое ею противодействие, все же, как это ни странно, служила ему хоть и шаткой, но единственной опорой. С другой стороны, воcстановление власти военного командования угрожало не реакцией – об этом Керенский часто говорил, хотя вряд ли серьезно в это верил – но, во всяком случае, перемещением центра влияния от социалистической к либеральной демократии, крушением социал-революцюнерской партийной политики и утратой преобладающего, быть может и всякого, влияния его на ход событий. К этому присоединилась и личная антипатия между Керенским и генералом Корниловым, из которых каждый не стеснялся высказывать подчас в весьма резкой форме свое отрицательное отношение один к другому и ожидал встретить не только противодействие, но и прямое покушение с противной стороны. Так генерал Корнилов опасался ехать к 10-му августу в Петроград на заседание Временного правительства, ожидая почему то смещения с поста и даже личного задержания… И, когда все же по совету Савинкова и Филоненко он поехал, его сопровождал отряд текинцев, которые поставили пулеметы у входов в Зимний дворец во время пребывания там Верховного главнокомандующего. В свою очередь Керенский еще 13–14 августа в Москве в дни государственного совещания ожидал активного выступления со стороны приверженцев Корнилова и принимал меры предосторожности. Несколько раз Керенский возбуждал вопрос об удалении Корнилова, но, не встречая сочувствия этому решению ни в военном министерстве, ни в среде самого правительства, с тревогой ждал развития событий. Еще 7 августа помощник комиссара при Верховном главнокомандующем предупредил Корнилова, что вопрос об его отставке решен в Петрограде окончательно. Корнилов ответил: «лично меня вопрос о пребывании на посту мало занимает, но я прошу довести до сведения кого следует, что такая мера вряд ли будет полезна в интересах дела, так как может вызвать в армии волнения»…

Раскол не ограничивался вершинами власти: он шел глубже и шире, поражая бессилием ее органы.

Временное правительство представляло механическое соединение трех групп, не связанных между собой ни общностью задач и целей, ни единством тактики: министры – социалисты,3
Авксентьев (с – р), Скобелев (с.-д.), Пъшехонов (н.-с.), Чернов (с.-р.), Зарудный (с – р.), Прокопович (с.-д.), Никитин (с.-д.).

Либеральные министры4
Ольденбург, Юренев, Кокошкин, Карташов (К. д-ты), Ефремов (р.-д.).

И отдельно – триумвират, в составе Керенского (с.-р.), Некрасова (р.-д.) и Терещенко (безп.). Если часть представителей первой группы находила зачастую общж язык и одинаковое государственное понимание с либеральными министрами, то Авксентьева, Чернова и Скобелева, сосредоточивших в своих руках все важнейшие ведомства, отделяла от них пропасть. Впрочем значение обеих групп было довольно ничтожно, так как триумвират «самостоятельно решал все важнейшие вопросы вне правительства, и иногда даже решения их не докладывались последнему».5
Доклад Ф. Кокошкина 31 августа.

Протесты министров против такого порядка управления, представлявшего совершенно не прикрытую диктатуру, оставались тщетными. В частности свое расхождение с Корниловым и вопрос о предложенных им почти ультимативно мероприятиях Керенский старался всемерно изъять из обсуждения правительства.

Несколько в стороне от этих трех групп, вызывая к себе сочувствие либеральной, оппозицию социалистической и плохо скрытое раздражение триумвирата, стояло военное министерство Савинкова.6
Управляющий – Савинков, начальник политического отделения Степун, комиссар при Ставке – Филоненко.

Савинков порвал с партией и с советами. Он поддерживал резко и решительно мероприятия Корнилова, оказывая непрестанное и сильное давление на Керенского, которое, быть может, увенчалось бы успехом, если бы вопрос касался только идеологии нового курса, а не угрожал Керенскому перспективой самоупразднения… Вместе с тем, Савинков не шел до конца и с Корниловым, не только облекая его простые и суровые положения в условные внешние формы «завоеваний революции», но и отстаивая широкие права военно-революционным учреждениям – комиссарам и комитетам. Хотя он и признавал чужеродность этих органов в военной среде и недопустимость их в условиях нормальной организации, но… по-видимому надеялся, что после прихода к власти комиссарами можно было назначать людей «верных», а комитеты – взять в руки. А в то же время бытие этих органов служило известной страховкой против командного состава, без помощи которого Савинков не мог достигнуть цели, но в лояльность которого в отношении себя он плохо верил. Характер «содружества» и сотрудничества генерала Корнилова и Савинкова определяется тем небезъинтересным фактом, что приближенные Корнилова считали необходимым во время приездов Савинкова в Ставку и в особенности во время их бесед с глазу на глаз принимать некоторые меры предосторожности… Так было не только в конце августа в Могилеве, но и в начале июля в Каменец-Подольске.

Савинков мог идти с Керенским против Корнилова и с Корниловым против Керенского, холодно взвешивая соотношение сил и степень соответствия их той цели, которую он преследовал. Он называл эту цель – спасением Родины; другие считали ее личным стремлением его к власти. Последнего мнения придерживались и Корнилов и Керенский.

Раскол созрел и в руководящих органах революционной демократии. Центральный исполнительный комитет советов все более и более расходился с Петроградским советом как по вопросам принципиальным, в особенности о конструкции верховной власти, так и вследствие претензии обоих на роль высшего представительства демократии. Более умеренный Центральный комитет не мог уже состязаться пленительными для масс лозунгами с Петроградским советом, неудержимо шедшим к большевизму. В среде самого совета по основным политическим вопросам все чаще обозначалась прочная коалиция меньшевиков – интернационалистов, левых социал-революционеров и большевиков. Если обострялись сильно грани между двумя основными подразделениями социал-демократии, то еще резче проявилось разложение другой главенствующей партии – социал-революционеров, из которой после июльских дней, не порывая еще окончательно формальной связи со старой партией, выделилось левое крыло ее, наиболее яркой представительницей которого была Спиридонова. В течении августа левые с. – ры., возросши численно в советской фракции чуть ли не до половины ее состава, становятся в резкую оппозицию и к партии, и к кругам, единомышленным с Центральным исполнительньим комитетом, требуя полного разрыва с правительством, отмены исключительных законов, немедленной социализации земли и сепаратного перемирия с центральными державами.

В такой нервной, напряженной атмосфере протекал весь июль и август месяцы. Трудно учесть и разграничить зависимость двух аналогичных явлений полного разброда – среди правящих и руководящих верхов с одной стороны и народной массы – с другой: был ли разброд наверху прямым отражением того состояния брожения страны, в котором еще не могло определиться конечных целей, стремлений и воли народной, или наоборот – болезнь верхов поддерживала и углубляла процесс брожения. В результате, однако, не только не появлялось ни малейших признаков оздоровления, а наоборот все стороны народной жизни быстро и неизменно шли к полному расстройству.

Участились и внешние проявления этого расстройства, в особенности в области обороны страны. 20 августа разразилась рижская катастрофа, и германцы явно начали готовиться к большой десантной операции, угрожавшей Ревелю и Петрограду. В то время, когда производительность военной промышленности падала в угрожающих размерах (снарядное производство на 60 проц.), 14 августа происходит вызванный несомненно злонамеренно грандиозный взрыв пороховых заводов и артиллерийских складов в Казани, которым уничтожено было до миллиона снарядов и до 12 тысяч пулеметов. Во второй половине августа назревала всеобщая железнодорожная забастовка, угрожавшая параличом нашему транспорту, голодом на фронте и всеми сопряженными с этим явлением роковыми последствиями. В армии участились случаи самосудов и неповиновения. То словоблудие, которое текло непрерывно из Петрограда и там отравляло и опьяняло мысль и совесть верхов революционной демократии, на широкой арене народной жизни обращалось в прямое действие. Целые области, губернии, города порывали административную связь с центром, обращая русское государство в ряд самодовлеющих и самоуправляющихся территорий, связанных с центром почти исключительно… неимоверно возросшей потребностью в государственных денежных знаках. В этих «новообразованиях» постепенно пропадал вызванный первым подъемом революции интерес к политическим вопросам, и разгоралась социальная борьба, принимая все более сумбурные, жестокие, негосударственные формы.

А на фоне этой разрухи надвигалось новое потрясение – вновь и явно подготовлявшееся восстание большевиков. Оно было приурочено к концу августа. Если тогда могли возникать сомнения и колебания в оценке положения и грозящей опасности, в выборе «равнодействующей» и в томительных поисках жизнеспособной коалиции, то теперь, когда август 1917 года – уже далекое прошлое, сделавшееся достоянием истории, не может быть никаких сомнений по крайней мере в одном: что только власть, одухотворенная решимостью беспощадной борьбы с большевизмом, могла спасти страну, почти обреченную.

Этого не мог сделать Совет, органически связанный со своим левым крылом Не мог и не хотел, «не допуская борьбы с целым политическим течением» и лицемерно требуя от правительства прекращения «незаконных арестов и преследования», применяемых к «представителям крайних течений социалистических партий».7
Резолюции 24 июля и 20 августа.

Этого не мог и не хотел сделать и Керенский – товарищ председателя Совета, грозивший некогда большевикам «железом и кровью». Даже 24 октября, то есть накануне решительного большевистского выступления, признав наконец «действия русской политической партии (большевиков) предательством и изменой Российскому государству», Керенский, говоря о захвате власти в петроградском гарнизоне военно-революционным комитетом, поясняет: «но и здесь военная власть по моему указанно, хотя и было наличие всех данных для того, чтобы приступить к решительным и энергичным мерам, считала надобным дать сначала людям возможность сознать свою сознательную или бессознательную ошибку»…8
Речь в «Совете республики».

Таким образом, стране предстояла альтернатива: без борьбы и в самом непродолжительном времени подпасть под власть большевиков, или выдвинуть силу, желающую и способную вступить с ними в решительную борьбу.

Глава II
Начало борьбы: генерал Корнилов, Керенский и Савинков. Корниловская «записка» о реорганизации армии

В борьбе между Керенским и Корниловым, которая привела к таким роковым для России результатам, замечательно отсутствие прямых политических и социальных лозунгов, которые разъединяли бы борющиеся стороны. Никогда, ни до выступления, ни во время его – ни официально, ни в порядке частной информации Корнилов не ставил определенной «политической программы». Он ее не имел. Тот документ, который известен под этим названием, как увидим ниже, является плодом позднейшего коллективного творчества быховских узников. Точно также в сфере практической деятельности Верховного главнокомандующего, облеченного не отмененными правами в области гражданского управления на территории войны, он избегал всякого вмешательства в правительственную политику. Единственный приказ его в этой сфере имел ввиду земельную анархию и, не касаясь правовых взаимоотношений землевладельцев, устанавливал лишь судебные репрессии за насильственные действия, угрожавшие планомерному продовольствованию армии, вследствие «самоуправного расхищения на театре военных действий государственного достояния». Достоин внимания ответ Корнилова явившимся к нему подольским землевладельцам:9
В начале июля на Юго-западном фронте.

– Вооруженную силу для охраны урожая, необходимого для армии, я дам. Я не постесняюсь применять эту вооруженную силу по отношению к тем безумцам, которые, ради удовлетворения низменных инстинктов, губят армию. Но я не задумаюсь так же расстрелять любого из вас, в случае обнаружения нерадения или злоумышления при сборе нынешнего урожая.

Несколько неожиданно отсутствие яркой политической физиономии у вождя, который должен был взять временно в свои руки руль русского государственного корабля. Но при создавшемся к осени 1917 года распаде русской общественности и разброде политических течений казалось, что только такого рода нейтральная сила при наличии некоторых благоприятных условий могла иметь шансы на успех в огромном численно, но рыхлом интеллектуально сочетании народных слоев, стоявших вне рамок «революционной демократии». Корнилов был солдат и полководец. Этим званием своим он гордился и ставил его всегда на первый план. Мы не можем читать в душах. Но делом и словом, подчас откровенным, не предназначавшимся для чужого слуха, он в достаточной степени определил свой взгляд на предстоящую ему роль не претендуя на политическую непогрешимость, он смотрел на себя, как на могучий таран, который должен был пробить брешь в заколдованном круге сил, облепивших власть, обезличивших и обескровивших ее. Он должен был очистить эту власть от элементов негосударственных и не национальных и во всеоружии силы, опирающейся на восстановленную армию, поддержать и провести эту власть до изъявления подлинной народной воли.

Но слишком, быть может, терпимый, доверчивый и плохо разбиравшийся в людях, он не заметил, как уже с самого зарождения его идеи ее также облепили со всех сторон элементы мало-государственные иногда просто беспринципные. В этом был глубокий трагизм в деятельности Корнилова.

Политический облик Корнилова остался для многих неясным и теперь, три с лишним года спустя после его смерти. Вокруг этого вопроса плетутся легенды, черпающие свое обоснование в характере того окружения, которое не раз творило его именем свою волю.

На этом шатком и слишком растяжимом основании, представленном в широком диапазоне от мирного террориста через раскаявшегося трудовика до друга Иллиодора, можно выводить какие угодно узоры, с одинаковым вероятием на полное искажение истины. Монархист – республиканец. Реакционер – социалист. Бонапарт – Пожарский. «Мятежник» – народный герой. Такими противоположениями полны отзывы о покойном вожде. И, если «селянский министр» Чернов некогда в своем возмутительном воззвании объяснял планы Корнилова желанием «задушить свободу и лишить крестьян земли и воли», то митрополит Антоний в слове, посвященном памяти Корнилова, незадолго до оставления русской армией Крыма упрекнул погибшего… в «увлечении революционными идеями».

Верно одно: Корнилов не был ни социалистом, ни реакционером. Но напрасно было бы в пределах этих широких рамок искать какого либо партийного штампа. Подобно преобладающей массе офицерства и командного состава, он был далек и чужд всякого партийного догматизма; по взглядам, убеждениям примыкал к широким слоям либеральной демократии; быть может не углублял в своем сознании мотивов ее политических и социальных расхождений и не придавал большого значения тем из них, которые выходили за пределы профессиональных интересов армии.