Апостол и евангелист Иоанн Богослов говорит о Боге как о «Свете Истинном, просвещающем всякого человека, грядущего в мир». Вероятно, действие именно этого Света привело к появлению в античной истории целой плеяды мыслителей, беседы, суждения и сам образ жизни которых настолько удивлял современников, что память о них сохранилась до наших времен. Апологет первого века Иустин Философ называет их «христианами до Христа». За несколько веков до Нагорной проповеди и Апостольских посланий в языческой среде появлялись люди, способные самостоятельно сформулировать специфически христианские истины.

Некоторые исследователи даже проводят параллель между ветхозаветными пророками, готовившими народ Израиля к приходу Спасителя, и древнегреческими философами. Воспитанная ими Греция уже значительно приблизилась к духу православия к тому моменту, как апостол Павел появился в Афинах. Конечно, в ареопаге нашлись те, кто сказал «послушаем тебя в другое время», но «некоторые же мужи, пристав к нему, уверовали» (Деян.17, 34). Православие пришлось Греции впору — настолько, что, несмотря на минувшие века, она не желает сменить свою веру ни на какое «более модное» учение.

Одним из упомянутых Иустином христиан до Христа был Сократ, сын скульптора Софрониска и повивальной бабки Финареты.

Приобрести мир?

К тому времени Гераклит уже подвел методологический итог первым попыткам исследования окружающего мира: «Все течет, все изменяется и нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Его поправили: «Если так, то в одну и ту же реку нельзя войти даже единожды, ведь на входящего текут все новые и новые воды».

Мир не оставляет возможности точно ответить даже на такой простой и привычный вопрос «сколько времени?» «Десять часов тридцать минут пятнадцать секунд» — ответ перестает быть верным уже в процессе формулировки. Кроме этого, как известно, в основе истинных суждений о мире должно находиться точное измерение. Но действительность такова, что всякий параметр любого физического объекта адекватно выражается только иррациональным числом, то есть числом с бесконечной последовательностью цифр после запятой. Определить длину стола, за которым вы сидите, можно только приблизительно — 120 см. Применив более точный измерительный прибор, получим результат 120,03 см; еще более точный прибор покажет 120,0358 см. Так можно продолжать бесконечно — открываться будут все новые и новые цифры, но число никогда не будет окончательным. А следовательно, и все суждения, полученные из этих данных посредством математического аппарата, будут приблизительными. Неучтенные цифры после запятой образуют погрешность в наших расчетах.

Именно это — приблизительность, погрешность — лишает естествознание того, что так привлекает романтически настроенных исследователей, — обаяния истины.

Это открытие многих сильно разочаровало. Однако довольно скоро уму, отточенному в занятиях философией, нашлось другое применение. Протагор «первый стал брать за уроки плату в сто мин; первый стал различать времена глагола и точно выражать время действия; стал устраивать состязания в споре и придумал уловки для тяжущихся; о мысли он не заботился, спорил о словах, и повсеместное нынешнее племя спорщиков берет свое начало от него». Упомянутое Лаэртским «племя спорщиков» — это софисты. Некоторые из них стали первыми профессиональными адвокатами, выступали за деньги в суде, не брезгуя никакими средствами, чтобы представить ложь правдою. Некоторые ради развлечения издевались над прохожими, то «доказывая» кому-то, что у него рога растут, то утверждая, будто мера ячменя равна двум мерам, и так далее. О духе софистики свидетельствует такой эпизод: «Однажды он (Протагор — С.М.) требовал платы со своего ученика Еватла, а тот ответил: "Но я ведь еще не выиграл ни одного дела в суде!" Протагор сказал: "Тогда мы подадим в суд и если дело выиграю я, то ты заплатишь, потому что выиграл я; если выиграешь ты, то заплатишь, потому что выиграл ты".

Сократ софистов не понял: мы бы и обычного человека не похвалили, если бы он клялся другу в любви, а на другой день продал его в рабство. Тем более не подобает так поступать философам в отношении Истины.

Разнообразные исследователи природы и искусств также были предметом сократовских острот: не смешно ли, что мудрец изучает причины приливов и отливов и пальцем не хочет пошевелить, чтобы узнать причины своего гнева и благодушия? Не удивительно ли, что скульпторы годами бьются над тем, чтобы камню придать подобие человека, и совсем не заботятся о том, чтобы самим не быть подобием камня? А кифаристы? Учатся настраивать струны на деревяшках, в то время как струн собственной души настроить не могут. Он говорил, что это удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, — настолько они не в цене.

Вот и сегодня мы привыкли восхищаться и стремимся подражать людям, развившим у себя какие-нибудь удивительные способности. Ко мне часто подходят курсанты и просят дать им что-нибудь почитать из восточной философии. Спрашиваю: почему именно из восточной? Мне с энтузиазмом рассказывают о каком-то йоге, который может усилием воли изменять массу тела, подтягиваться на люминесцентной лампе, бегать по воде и останавливать сердце. Спрашиваю: а зачем он бегает по воде и останавливает сердце? Нет ответа. Смею утверждать, что «звездный час» такого йога наступает тогда, когда его показывают по телевизору. Его удивительное искусство — не более чем мастерство циркового артиста. Мне досадно за всех циркачей от начала века: есть какое-то обидное несоответствие их доблести и их цели — развлекать праздную толпу. То же самое можно сказать о бандитах девяностых: несомненное мужество и храбрость уперты в элементарный принцип наживы.

Лучше всего эту мысль выразил апостол Павел: «Если я говорю языками ангельскими и человеческими, а любви не имею — я бубен звенящий или кимвал звучащий. Если я знаю все тайны, имею всякое познание и всякую веру, так что могу и горы передвигать, а любви не имею — я ничто. И если я раздам имение мое, и самое тело мое отдам на сожжение, а любви не имею — нет мне в том никакой пользы».

Представьте себе пианиста-виртуоза, который может с легкостью исполнить любое произведение, но не имеет таланта композитора. С точки зрения онтологии, он ничем не отличается от рояля, на котором играет. Таков и человек со всеми своими талантами, но без любви.

Возможно, подобное умонастроение Сократа послужило для Иустина Философа первым основанием назвать его христианином до Христа. Нашей возможности познать природу и искусства, словно нарочно, положен предел: для того, чтобы человек, «заботясь о многом», не забывал «единого на потребу». В знаниях о путях планет нет обаяния истины — возможно, так устроено намеренно для того, чтобы человек искал его в необходимом знании о любви, справедливости, мужестве, умеренности, самообладании и тому подобных вещах.

И уже здесь, в этой точке возникает существенная трудность, связанная со спецификой предмета. Познание чувственного мира требует своего метода, умопостигаемого — своего, духовного — своего. Мужество нельзя описать теми же средствами, что свойства янтаря или прямоугольного треугольника. Духовные предметы, по сравнению с прочими, обладают дополнительным измерением — экзистенциальным. Поэтому рациональные категории не могут описать духовных объектов. Как объяснить, какую боль я чувствую, скажем, врачу, который этой боли не чувствует? Как мужественный человек может рассказать о своих переживаниях в критической ситуации? Как понять причины незлобивости святого? Сергей Есенин задался однажды вопросом:

Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?

Лингвистическая проблема неожиданно оказалась методологической: «О любви в словах не говорят». Язык любви и боли не подлежит переводу. Лекции по этике бесполезны так же, как для голодных людей бесполезна книга «О вкусной и здоровой пище». Разум не обладает силой аффекта, прямая речь не ухватывает экзистенциального измерения духа. Примерно так же язык геометрии не годится для описания стереометрических объектов.

Между тем, моральное знание соблазнительно. Именно благодаря экзистенциальной «стереометричности» своих объектов, оно способно качественно изменить человека. Если знание о вирусе само по себе не защищает врача от вируса, а экономические познания о «причине богатства народов» не делает еще человека богаче, то знание о храбрости делает человека храбрым. Алкивиад из платоновского «Пира» так свидетельствует об эффекте сократических бесед о добродетели: «Когда я слушаю этого Марсия, у меня сердце выскакивает из груди, слезы льются из глаз, и я понимаю, что жить дальше так, как жил раньше, я уже не могу». Фридриху Ницше не давала покоя фраза Сократа о том, что всякий человек совершает зло исключительно по незнанию. Неужели знать, как правильно поступать, и поступать правильно — одно и то же? Разве разум может «уговорами» погасить страсти? Яростный ненавистник Сократа, он не заметил специфики моральной философии. Знаток классической филологии не сумел увидеть значение слова «разум» для древнего грека.

Итак, что же можно сказать о познании добродетели? Цель заветна, но недостижима? Ни в коем случае. Люди уже давно нашли способ говорить о невыразимом.

Другу-стихотворцу

В какой-то момент люди заметили, что всякое сказанное или написанное слово «контрабандой» приносит с собой несколько несказанных. Это ассоциации, аллюзии, коннотации. Я говорю: «Достоевский», а в вашем сознании запечатлевается еще несколько образов: Петербург, преступление, студент, русская идея... Говорю: «Че Гевара», и возникают образы «Куба», «Революция», «Родина или смерть». Иногда эту систему неявных понятий, связанных с произносимым словом, называют поэтикой или «потенциальным текстом» (Романов). У этих слов есть одна важнейшая особенность — в отличие от произнесенных слов, которые апеллируют исключительно к разуму, они способны затрагивать чувства, обладают силой аффекта. Так что, если удастся создать текст, целенаправленно управляя «потенциальным текстом», возможно адекватно выражать и передавать человеческие переживания, а значит, и моральное знание.

Вот, к примеру, требуется рассказать о сути находчивости. Можно сказать так: находчивость — это умение находить выход из любой ситуации. Разум сопоставил понятию некоторое предметное значение — и только. Попробуем воспользоваться потенциальным текстом.

В мою бытность в университете старшие товарищи учили нас сдавать экзамены по принципу студента-ветеринара, рассказывая при этом такую историю:

Экзамен в ветеринарном техникуме. Студент-ветеринар, как и большинство нормальных студентов, впервые открыл учебник только накануне. Единственный вопрос, который он более-менее знал — «блохи». Билет, доставшийся ему, содержал два вопроса:

Собака — это домашнее животное с хвостом, — бодро начал студент, — покрытое шерстью, на которой водятся блохи...
Через некоторое время профессор прервал отвечающего и предложил перейти ко второму вопросу.
- Корова —- это домашнее животное с хвостом, покрытое шерстью, на которой при плохом уходе могут появляться блохи...
После продолжительных раздумий профессор, который так и не нашел к чему придраться, нашел способ вывести экзаменуемого на чистую воду:
- Вот что, голубчик, расскажите-ка мне... о дельфинах.
- Дельфин — это дикое животное с хвостом. Шерсти у него нет, но, если бы она была...

Вызываемый анекдотом смех и оживление экспериментально демонстрируют важное свойство потенциального текста, тех самых «контрабандных словечек»: он обладает силой аффекта.

Всем известна трудность, возникающая при попытке объяснить соль анекдота: что смешного? Можно прямо сказать, на что намекает анекдот, переложить нагнетенный в междустрочия потенциальный текст в систему рациональных понятий, но — издержкой этой операции будет потеря аффекта. Человек поймет, над чем смеялись, но не поймет, что в этом смешного .

Именно поэтому настоящее стихотворение нельзя заменить ничем, принципиально не удается пересказать его «своими словами». Так Лев Толстой на просьбу подытожить основную мысль «Войны и мира» отвечал, что он-де мог бы подытожить, только для этого ему пришлось бы пересказать весь роман слово в слово.

Мы привычно связываем два понятия — «поэзия» и «рифма». Вообще-то это совершенно разные вещи. Поэзия — это стратегия смысла, суть которой мы коротко уже разобрали, это способ говорить о невыразимом. Мы же склонны называть поэзией все, что зарифмовано и ритмически определено, не задаваясь вопросом о том, насколько оправдано в данном случае применение поэтической стратегии. Людвиг Витгенштейн сформулировал по этому поводу методологическое требование: «То, что вообще может быть высказано, должно быть высказано ясно. О чем нельзя говорить, о том следует молчать». Это, по сути, запрет использовать поэзию без крайней необходимости (там, где нет невыразимого, все «должно быть высказано ясно»; поэзия же - «умение молчать», нагнетать смысл в междустрочия - должна появляться лишь там, где появляется то, «о чем нельзя говорить»).

При нарушении этого требования появляется либо уже упомянутое морализаторство (попытка говорить о невыразимом неадекватными средствами), либо «языческая поэзия», которая хотя и имеет своих мастеров, все же в самой сути порочна. Будучи выстроена на вере в «магию» слов (героя нужно описывать «героическими» словами, красивую женщину - «красивыми»: например, «шлемоблещущий Гектор» или «луноподобная Елена»), она родственна грубой лести. Почему лесть противна? Юноша, который действительно любит девушку, понимает, как немощно слова «красота» и «любовь» выражают суть происходящего. «Легче камень поднять, чем имя твое повторить» (Мандельштам). Он интуитивно чувствует потребность «сломать» язык: говоря одно, иметь в виду нечто иное. Если же этой потребности нет, если он не столкнулся с невыразимым, если он не увидел лжи, заключенной в изреченной мысли, только в этом случае он может допустить себе магические заклинания: «ты такая красивая!», «какие у тебя необыкновенные глаза!» Ложь, лежащая в основе лести, вот тот аллерген, который интуитивно вызывает в нас неприятие лести и плохой (ненужной) поэзии.

Иудеи, наверное, неслучайно избегают произносить слово «Бог». Возможно, это одна из практик, стремящихся научить народ Израиля любви к Творцу. Можно предположить, что дело здесь не только в рациональной догматике: всякое понятие есть ограничение предмета мысли, поэтому, если таким предметом оказывается Абсолют, всякое понятие - уже ложно. Бога не только не подобает как-то называть - о том, что действительно любишь, не хочется говорить - об этом хочется молчать, «оставаясь на дистанции намека» (Ф. Жульен).

Лао-Цзы, открыв для китайцев Дао, также научил свой народ говорить о невыразимом. Китайцам поэтическая стратегия смысла настолько понравилась, что они даже выпускали книги об искусстве инвективы. Ее авторы учат читателей обзываться и ругаться, причем рекомендуют избегать прямых оскорблений («свинья», «дурак») и даже наоборот начать с похвалы сопернику именно для того, чтобы инвектива оказалась наиболее язвительной, «ранила не в голову, но и в сердце».

Ветхий Завет, который говорит в основном об истории Древнего Израиля, оказывается для многих христиан излюбленным чтением наравне с Евангелием. Это можно было бы воспринимать с подозрением, если бы эти люди всей своей жизнью не доказали свою верность православию. В чем же дело? Ветхий Завет интересен из-за своей поэтической формы. Там нигде не говорится о Христе прямо, но практически любое событие «дышит» предчувствием Христа. В чем эмоциональная сила пророчества? Оно поэтически, посредством умолчаний говорит о Спасителе и о будущих великих событиях.

Как-то некий человек возле Лавры рассказывал мне о том, как ему приснилась Богородица и сказала: «Брось курить». Я не поверил. Думаю, будь все так, Пречистой Деве не нужно было бы ничего говорить. Человек без лишних уговоров потянулся бы к небу, как умолкнувший Иов. Что до меня, то мне Богородица не являлась. Захотелось быть некурящим уже после услышанного сербского церковного песнопения:

Явилася еси ширшая небес
Поносивши Зиждителя Твоего.
Слава Всельшемуся в Тя!
Слава Просшедшему из Тебе!
Слава Свободившему нас Рождеством Твоим!

Во многом православная беседа сегодня страдает комплексом того паломника. Нужно учиться говорить не столько о православии, сколько по-православному, как те, кто «имеет любовь между собою», то есть поэтически.

Как-то раз я зашел в храм на Воробьевых горах: «девушка пела в церковном хоре». Через минуту стало понятно: ей, в отличие от меня, не нужно стройных силлогизмов и ссылок на древнегреческие авторитеты, чтобы научить добру, - достаточно пропеть несколько стихов, чтобы присутствующие, подобно Алкивиаду, почувствовали, что «не могут больше жить так, как раньше» - нужно бороться за благочестие.

Вот Сократ, «христианин до Христа», задавшись целью познать добродетель, нашел единственно возможный здесь метод и в совершенстве им овладел. Диоген Лаэртский: «Так, рассуждая с Феэтетом о науке, он, по словам Платона, оставил собеседника божественно одухотворенным; а рассуждая о благочестии с Евтифроном, подавшим на отца в суд за убийство гостя, он отговорил его от этого замысла; также и Лисия обратил он к самой высокой нравственности. Дело в том, что он умел извлекать доводы из происходящего. Он помирил с матерью сына своего Лампрокла, рассердившегося на нее (как о том пишет Ксенофонт); даже стратегу Ификрату он придал духу, показав ему, как боевые петухи цирюльника Мидия налетают на боевых петухов Каллия».

Другого стратега, который никак не мог решиться выступить против превосходящего войска, Сократ подвел к каменной стене какого-то строения и предложил, заглянув в одну из многочисленных трещин кладки, прокомментировать то, что там происходит.

Вижу паука, - отвечал стратег.
- Верно, - похвалил его философ. - Только это не сам паук, а его самка.
- Клянусь Зевсом, Сократ, ты прав! Возле нее копошатся какие-то беспомощные, но, несомненно, живые «точки». Самка паука, похоже, занята тем, что плетет себе паутину.
- Я давно наблюдаю за этими удивительными созданиями, - сказал Сократ. - Она старается не для себя. Ты сейчас и сам убедишься в этом, как только она окончит свой труд... Ну, что теперь происходит там, в трещине?
- Не могу понять. Она своей длинными и нескладными лапами собирает «точки» и сажает себе на спину. Паучье семейство куда-то уходит?
- Уходит только самка. Ее дети остаются. Дело в том, что ты видишь перед собой обиженное природой существо. Птица кормит своих птенцов, принося им в клюве червя или личинку; корова питает теленка молоком, собирающимся у нее в вымени. Но паучиха не может делать ни того, ни другого. Поэтому кормит свое потомство собственным телом. Смотри, как она торопливо орудует лапами: ей нужно успеть посадить на спину младших детей прежде, чем старшие доедят ее до конца. И даже когда кроме этих, как ты сказал, «нескладных длинных лап» от нее ничего не останется, эти самые лапы в последних судорогах будут отыскивать еще не приласканные «точки».

Стратег молча отошел от стены и, не сказав ни слова, покинул Сократа. На другой день Афины потрясла весть о величественном и трагическом сражении. Воины, вернувшиеся с победой над превосходящим противником, рассказывали о том, как стратег Перикл лично возглавил атаку, как упал, рассеченный мечом почти до половины, и как его рука, продолжавшая сжимать оружие, содрогалась в странной конвульсии: как будто мертвый военачальник продолжал звать вперед своих воинов - зрелище, в одночасье превратившее и самых малодушных в неустрашимых спартанцев.

Так Сократ учил мужеству. Не через определение того, что такое мужество. Он был мастером диалектики и неизменно разрушал любое предложенное собеседником определение. Изучая поэтику мира и видя, что все великое здесь совершается не иначе, как через жертву, он познавал мужество и любовь. Отсюда становится понятным то, почему Сократ не создавал письменных сочинений. Он говорил о мужестве не понятиями, а дерущимися здесь же боевыми петухами или указывая на жесты самки паука. Их ведь не вставишь в книжку вместо текстового абзаца.

Подытожим: поэзия - это далеко не просто «стишки». Это особая стратегия смысла, позволяющая говорить о невыразимом. Это основной язык православия, ибо охотнее всего мы богословствуем и говорим о предметах моральной философии. Это язык между ангельским и человеческим. Ирина Одоевцева в своем произведении «На берегах Невы» рассказывает любопытный эпизод. У поэта Гумилева была домработница Паша. Она часто приоткрывала дверь в его кабинет и останавливалась на пороге «послушать стишки». Гумилев делал вид, что не обращает на это внимания, но однажды неожиданно спросил ее:

Нравится Вам, Паша?
Она застыдилась, опустила голову и прикрыла рот рукой:
- До чего уж нравится! Непонятно и чувствительно. Совсем как раньше в Церкви было.
Ответ этот поразил Гумилева:
- Удивительно, как простой народ чувствует связь поэзии с религией! А я и не догадывался.

Однако с поэтической стратегией связана некоторая сложность, логически вытекающая из всего вышесказанного: так, например, если физик, читающий лекцию своим студентам, употребляет некое новое для аудитории слово, он может разъяснить его значение посредством определения. Если какое-то слово в самом определении окажется непонятным для слушателей, лектор в свою очередь разъяснит его - также через дефиницию. То есть с прозаическим языком рациональных понятий все просто: объяснение (и понимание) представляет собой выражение неизвестного через систему общезначимых понятий. А как происходит понимание намека? Межстрочного пространства? Анекдота?

Обаяние чистого разума

Можно здесь привести шутку, над которой долго смеялись мои знакомые филологи: оказывается, вопреки распространенному убеждению, «Войну и мир» написал вовсе не Лев Толстой, а другой человек с таким же именем и фамилией. Не смешно? Все правильно. Для того чтобы уловить содержание потенциального текста, нужно кое-что знать заранее - в данном случае иметь в виду ситуацию, создавшуюся в перестроечные годы, когда мода на сенсационные разоблачения перекинулась с политических фигур прошлого на литературные сферы. Кто-то доказывал, что подлинный автор шекспировских произведений - это вовсе не актер Шекспир, а аристократ Хадсон, стыдившийся «неблагородного» драматургического занятия; кто-то пытался убедить «мыслящую общественность» в том, что Шолохов «не мог быть автором "Тихого Дона"»; кто-то обосновывал предположение, что «Войну и мир» написал некий яснополянский крестьянин и заплатил оброк текстом романа, и тому подобный вздор. Нужно было видеть лица профессиональных филологов в тот момент, когда кто-то, давясь от смеха, приходил к ним на факультет и приносил соответствующую заметку.

Образуется вот такой занятный силлогизм: опыт показывает, что моральное знание возможно передать; единственный способ для этого - поэтическая фигура, а понимание всякой поэтической фигуры требует некоторого предварительного знания (пред-знания). Вывод: всякий человек обладает врожденным знанием о добре.

Представление о врожденном знании сохранялось на протяжении всей истории европейской философии от Сократа до Канта, который называл его «априорным (до-опытным) знанием». Вывод, который следует из этого представления, парадоксален: человеку можно объяснить только то, что он и так уже знает. Невозможно было бы объяснить человеку, что «через две точки на плоскости можно провести не более одной прямой», если бы он не принял это по очевидности. Чертеж доказывал бы только то, что через две точки возможно провести одну прямую , но не доказывал бы невозможности чего-то иного .

В человеке изначально заложена вся полнота знания. Вот только значительная часть этого знания неактуализирована, существует в виде интуиций, неосознанных предпочтений. Человек не может им воспользоваться. Потому роль учителя состоит не в передаче знания, а в разархивировании того знания, которое присутствует в человеке. Это существенная разница: одно дело подарить кому-то миллион, и совсем другое - помочь этот миллион пересчитать. Представление о врожденном знании коренным образом меняет статус учителя: отныне это не гуру, не бог, дающий страждущим от щедрот своих, а всего-навсего помощник.

Для языческой культуры это нехарактерно. Вот авторитетнейший древнеиндийский корпус текстов «Упанишады». Название говорит само за себя: дословно это «сидение у ног (учителя)». В Китае - аналогичные представления. О конфуцианстве часто говорят как о религии, хотя минимума религии - определенного культа - в нем нет. Так что слово «религия» применительно к конфуцианству служит исключительно риторической цели, подчеркивая значение этой философии в китайской культуре. Самого Конфуция называют здесь сверхпочтительно: «Учитель десяти тысяч поколений».

Античность постоянно пытается отождествить философов с богами. Про Пифагора рассказывают, что его одновременно видели в разных городах, отстоящих друг от друга на несколько дней пути. Кто-то из учеников увидел у философа золотое бедро, когда тот разделся, намереваясь перейти реку. Рассказывают, что Пифагор, подойдя к реке, обратился к ней с приветствием и та, якобы, ответила: «Приветствую тебя, Пифагор!» Эмпедокл, желая утвердить свою славу бога посмертно, бросился в вулкан, но не достиг цели, потому что лава вынесла обратно одну из его медных сандалий, что послужило доказательством смертности его природы.

На этом фоне странно выделяется Сократ, который отказывается от почестей, подобающих учителю. Он говорит: как повивальная бабка не является отцом ребенка, но только помогает ему родиться, так и я не причина истины, я всего лишь помогаю ей появиться на свет. Вспоминая о профессии своей матери Финареты, метод наводящих вопросов и ответов он называл майевтикой, что в переводе с греческого как раз и означает «повивальное искусство».

Сократ не объясняет происхождение врожденного знания, а его ученик Платон в бессилии сочиняет миф о перерождении души. Объяснение же появляется пятью веками позже и имеет откровенный характер: «Есть Свет Истинный, просвещающий всякого человека, грядущего в мир». Но, даже не имея Откровения, ясный ум способен увидеть правду в том, чтобы не называться учителем самому и «не называть себе учителями никого на земле».

Интересный момент: Платон, пытаясь объяснить происхождение врожденного знания, говорит о том, что сначала душа беспрепятственно созерцает идеи всех вещей, но в момент помещения в тело «забывает» свои впечатления. Познавая вещи, человек в какой-то момент «припоминает» соответствующую идею, как старое знакомство. В этом мифе можно заметить неявное представление о некоторой катастрофе, постигающей душу, причиной которой как раз и является частичная «амнезия», потеря воспоминаний об истине.

Похоже, что катастрофа, о которой смутно догадывается ученик Сократа, - это грехопадение. Ум как познавательная способность остался нетронутым, человек не стал глупее. Но в его работу стали вмешиваться страсти - по этой причине мы сейчас не всегда можем увидеть истину или решить какую-то задачу. Образно говоря, наш ум - это Мерседес на проселочной дороге: мощнейший двигатель работает безупречно, но автомобиль не движется: колеса увязли в грязи.

Декартовские «Правила для руководства ума», с помощью которых даже посредственный интеллект может решить задачу любой сложности, не добавляют какой-то новой способности собственно уму - скорее, они муштруют его, как на плацу муштруют солдат офицеры. Их неумолимость, с которой они заставляют подчиненных проделывать одни и те же упражнения, сродни неумолимости хирурга, удаляющего опухоль. Только строевым рефлексом возможно изжить «человеческое, слишком человеческое», мешающее людям стать боевой единицей, властным меньшинством в разгулявшейся толпе. Только неумолимость и формализм, с которым гипотетико-дедуктивный метод - основной метод познания - принуждает ум не лениться, пропуская звенья в рассуждении, и не превозноситься над фактами, деля их на значительные и незначительные, дает шанс уму увидеть верный ход в решении сложной задачи.

Сократ и Ксантиппа

Она не была философом, но вошла в историю философии. Две вещи, создавшие ей известность, это брак с Сократом и необычайная сварливость, вошедшая в поговорку.

Однажды на рынке Ксантиппа, за что-то разозлившись на Сократа, накинулась на него с кулаками, вцепилась в бороду и принялась рвать на нем единственный плащ. Сократ мягко устранялся и пытался урезонить жену. Знакомые кричали ему:

Сократ! Пристукни ее хорошенько!
- Зачем? - отвечал философ, - Чтобы мы на потеху всем мутузили друг друга, а вы делали ставки и приговаривали: «Так ее, Сократ! Так его, Ксантиппа»?

В другой раз Алкивиад зашел в гости к Сократу. Ксантиппа по своему обыкновению была раздражена и ворчала. Алкивиад не выдержал:
- Как ты живешь с ней, Сократ? Я в твоем доме всего полчаса и, кажется, уже убил бы ее.
- А я привык к ее ворчанию, как привыкают к извечному скрипу колеса. Ведь не раздражает же тебя лай собак или гусиный гогот?
- Но от гусей я имею яйца и птенцов к столу, - возразил Алкивиад.
- А Ксантиппа рожает мне детей, - был ответ.

Сократ защищал свою сварливую жену даже тогда, когда становился невольным участником беседы, в которой в ироничном контексте упоминалось имя его жены. Свою позицию он пояснял так. Смотрите, вот юноша, он хочет стать олимпийским чемпионом по борьбе. Кого он выберет своим противником? Того, кто слабее его? В этом случае он, пожалуй, одержит победу и примет почести, но приобретет ли он новое мастерство в этой схватке? Едва ли. Может, он выберет равного себе? Но у равного тоже нечему научиться. Смотрите, он всегда выбирает сильнейшего себя, от которого наверняка получит тумаки и позор поражения, но этой ценой он купит новое мастерство. Юноша, желающий стать чемпионом, всегда выбирает противника сильнейшего себя - до тех пор, пока остаются еще таковые. Когда их уже нет, он идет в Олимпию и получает там заслуженный венок.

Так же поступает желающий обучиться верховой езде. Если он научится справляться с ретивыми жеребцами, то все прочие для него не будут представлять сложности. Вот так и я, имея самую сварливую жену во всей Греции, радуюсь, ибо обучаюсь на ней обхождению с другими людьми.

Это третья причина, побудившая Иустина говорить о Сократе как о «христианине до Христа». Такое представление о браке характерно только для христианства, но совершенно непонятно язычнику. Последний выбирает себе жену. Он решает вопрос: будет ли мне хорошо с этим человеком? Распространенный ныне институт «гражданского брака» - это тоже попытка решить вопрос: подходит ли мне этот человек? Что он мне даст? И все в таком духе.

В христианстве семья понимается как средство научиться любви, без которой человек со всеми своими талантами, даже если он умеет по воде ходить или подтягиваться на люминесцентной лампе, как некоторые йоги, - всего лишь циркач. Так вот жизнь в семье - это каждодневная тренировка. Тот, кто выбирает себе спарринг-партнера попроще - ничему не научится, хотя, возможно, ему с ним будет хорошо.

Сократ говорит: женись непременно: попадется хорошая жена - будешь счастливым человеком, попадется плохая - станешь философом. Философ в его понимании - это олимпиец, человек, научившийся любви.

Христианство смотрит на человека с оптимизмом, с надеждой. Так отцовским взглядом смотрит тренер на подающего надежды воспитанника. В стремлении сделать из него чемпиона, тренер подводит к мальчишке серьезных соперников. И вот паренек побит один раз, другой, третий. Потом он пропадает - не появляется на тренировках месяц, другой. Наконец, случайная встреча на улице окончательно проясняет ситуацию: юноша объясняет тренеру, что борьба - не для него. Вроде бы, он не совершил ничего плохого, не сделал никому зла или греха, как бы мы сказали, но тренеру чего-то жаль. Парень сломался. Тренер разочарован. Ему жаль загубленного таланта и мальчишеских амбиций, которым не суждено сбыться. Таким скорбящим взглядом Церковь смотрит на развод супругов.

Язычник выбирает жену, потом долго проверяет, подходит ли она ему. Христианин женится случайно: поводом к женитьбе бывает либо воля родителей, либо - сегодня чаще - влюбленность, преходящее чувство, аффект, который вследствие его незначительности было бы смешно рассматривать как причину столь серьезного предприятия. Жену и врага он встречает и приветствует со спокойствием древнего воина, верного принципу «слава Богу за все».

Смерть Сократа

Столь же несуетлив оказался Сократ перед лицом смерти. Его несправедливо обвинили в том, чего он не совершал, и приговорили к смертной казни решением афинского суда.

Друзья предлагали побег. Сократ отказался, отвечая, что такой поступок был противен логике любви. Сегодня многие из нас пренебрегают и даже намеренно попирают закон, оправдывая это тем, что закон несправедлив, враждебен человеку и, следовательно, его не то что можно, а нужно нарушать в порыве революционного негодования. Некоторые наши коллеги-милиционеры, забывая о чести русского офицера, ведут прямую борьбу с Отечеством, на все упреки отвечая, что если, дескать, государство не вознаграждает службу по достоинству, то нужно наплевать на такое государство. Пусть живым упреком им будет Сократ. Он говорит: если бы отец, воспитавший меня, в старости изнемог, заболел и лишился бы ума, так что в помутнении кидался бы на меня, осыпая ударами и оскорблениями, а я в ответ стал бы плевать ему в лицо и бить его по седой голове - разве не назвали бы вы меня по справедливости скотиной? Как же вы предлагаете мне пойти против законов моего Отечества, оберегавшими меня от обид и воспитывавшими меня от юности, подобно отцу?

В тюрьме Сократ провел некоторое время, ожидая казни. В день, когда приговор - как бы мы сейчас сказали - должен был быть приведен в исполнение, с утра к мужу пришла попрощаться Ксантиппа с детьми. Увидев, друзей, собравшихся у Сократа, Ксантиппа заголосила, запричитала по женской привычке и молвила так:

Палач принес Сократу чашу с растворенным в ней порошком из корня цикуты. Это яд, который он должен был выпить до захода солнца. Философ не стал торопиться и провел последний свой день, беседуя по обыкновению с друзьями и утешая их. Он говорил, что смерти бояться не нужно. Ведь человек боится того, что несет ему зло. А о смерти никто не знает, добро она или зло. Поэтому тот, кто боится смерти, думает, что знает то, чего в действительности не знает, то есть заблуждается.

Еще он говорил о том, что ему, всю жизнь посвятившему философии, было бы смешно бояться смерти, ведь философия - это и есть предуготовление к смерти.

Наблюдая нашу жизнь, наши сегодняшние умонастроения, я могу сказать в духе Сократа: люди охотно учатся убивать, что необязательно придется делать, но не заботятся о том, чтобы научиться умирать, что каждому предстоит неизбежно. Мы этакие странные студенты: ходим на факультативы, которые не нужно будет сдавать, и почти не посещаем лекций, по которым сдаются экзамены в конце семестра.

Тягостное настроение царит на похоронах атеистов. Под атеистами я разумею не столько адептов «веры в ничто», сколько атеистов «по делам своим» - людей-потребителей, прожигателей жизни, корыстолюбцев, ищущих всюду своего. Я долго пытался найти верное слово, чтобы определить это ощущение, и понял, что самым точным будет слово «дилетантизм». Они растеряны и дезориентированы, как человек в незнакомой ему предметной области. Так, наверное, я себя буду чувствовать на летном поле военного аэродрома, в ангаре у механиков, в кабине истребителя.

И наоборот. Когда хоронят боевых офицеров, священников, монахов - этих профессионалов смерти - ничто не гнетет, не омрачает обстановки. По духу - это печальное торжество, вроде проводов в армию: мать плачет, отец крепится, кусает губы и, оставшись один, резким отчаянным жестом опрокидывает стакан. Но никто не скорбит: происходит нечто естественное, начинается следующий закономерный этап в жизни семьи.

Что же означает подготовка к смерти? Это переход к активной, субъектной позиции по отношению к ней. Нужно качественно изменить свое бытие, чтобы не стать пассивной жертвой смерти, не дать ей возможности стать случайным событием вашей жизни. Христос, увещевая апостола Петра к мученичеству, говорит: «Когда ты был молод, перепоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься - другой тебя перепояшет и поведет, куда не захочешь». Эти слова можно понимать буквально или аллегорически. «Другой» - это смерть. Пока человек молод, он «перепоясывается сам», то есть суверенно располагает жизнью и может выбирать, за какое дело ее отдать. Когда он стар, ему уже нечего отдавать, он нищий, без пяти минут банкрот. В этот момент его «перепоясывает другой» и ведет, куда человек не хочет, не спрашивая, как бы тот желал умереть.

Отдать жизнь за стоящее дело - вот единственная возможность исключить случайность смерти. Эта максима, прошу заметить, совпадает с формулой любви: «Нет большей той любви, как если кто положит живот за други своя».

Чтобы это не прозвучало как призыв к самоубийству, поясню: отдать жизнь и отказаться от жизни - разные вещи. В поэтике самого слова «отдать» - содержится внешнее принуждение. Отдать жизнь можно только в порядке следования долгу. Обратите внимание, что Христос идет на Голгофу вопреки Своей человеческой воле («Отче! Если возможно, да минует Меня чаша сия»), исполняя волю Бога-Отца («впрочем, не как Я хочу, но как Ты»).

Наконец, чтобы слова о смерти не звучали чересчур идеалистично, уточню, что есть два способа отдать жизнь «за други своя». Первый требует наличия критической ситуации, в которой вы можете спасти чужие жизни ценой собственной. В этом случае вы умираете сразу целиком, потому что все радости жизни заканчиваются в одночасье.

Второй способ характерен для мирного времени. Это происходит, например, когда офицер милиции стоит в оцеплении в городе или заступает в наряд в то время, как его сверстники развлекаются и гуляют с девушками. Каждый раз, когда он выбирает приказ вместо своеволия, он по чуть-чуть умирает за Отечество. Это тоже способ «умереть прежде смерти», преодоление бессмысленности смерти, исполнение заповеди любви. Если такой офицер смиренно отслужит положенные законом двадцать лет, он сравняется в доблести с теми, кто погиб на поле боя.

Можно предположить, что тот, кто добровольно и бескорыстно исполнит долг до конца - «от первого мгновенья до последнего» - сделается перед лицом близкой кончины таким же, как Сократ, и - исполненным мудрости и достоинства. Следуя завету древних мудрецов, он сможет встретить смерть «в благоговейном молчании». Как афинский мудрец, он вознесет чашу с цикутой и выпьет ее за здравие своих друзей.

В романе Ф. Маутнера «Ксантиппа» есть интересный эпизод. Дело в том, что Сократа часто поднимали на смех: деловым людям его рассуждения «о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви» казались слишком наивными. Аристофан даже сочинил пародию на Сократа - комедию «Облака». С тех пор, стоило афинскому мудрецу завести речь о какой-либо добродетели, многие слушатели начинали давиться от смеха: опять, мол, Сократ плетет про свои облака. Разговор о любви, истине, долге, справедливости и по сей день для многих остается не более важным и предметным, чем беседа про облака.

Сразу же после казни Сократа Ксантиппа взяла за руку Проклеса, их младшего сына, «и, несмотря на его слезы, увела прочь. Они вышли на улицу и пошли домой. Старая служанка жалобно причитала, сидя у нетопленого камина. Ксантиппа даже не взглянула на нее. Дрожащими руками принялась она связывать в узел одежду сына. Потом она опять взяла Проклеса за руку и, не оглянувшись на свое жилище, побрела закоулками к городским воротам, а оттуда дальше по большой дороге по направлению к югу. Солнце только что зашло. С востока надвигалась громадная туча, заволакивающая весь небосклон. Она походила на орла с распростертыми крыльями. Края тучи отливали ярким багрянцем.

Посмотри, мама, какое красивое облако! - воскликнул ребенок.
Но мать сердито оборвала его:
- Что тебе за дело до облаков! Гляди лучше под ноги, чтобы не споткнуться.
И они пошли дальше».

В древнегреческой мифологии есть рассказ о царе Кодре. Пелопоннесские дорийцы пошли на Аттику войной и осадили Афины. Дельфийский оракул произнес пророчество: «Доряне! Вы возьмете Афины, если не тронете царя». Царь Кодр узнал об этом и решил спасти город ценой собственной жизни. Он переоделся простым крестьянином, вышел за ворота и принялся собирать хворост. Когда враги схватили его, он начал отбиваться, ранил серпом одного из воинов, за что сразу поплатился жизнью. Когда выяснилось, кто был убит под стенами Афин, дорийцы сняли осаду и ушли из Аттики.

Эта история очень походит на другую, которую позже расскажет миру христианство. Евангелие проповедует Небесного Царя, Который, спасая Свой народ, принял человеческий образ и дал врагам убить Себя на Голгофе.

Подобных случаев «совпадений» элементов древних культур с религией Христа наука знает очень много. Британский культуролог Джеймс Фрэзер собрал их в своем объемном труде «Золотая ветвь». Эта книга до сих пор смущает многих христиан и используется их противниками как аргумент против христианства. Именно на нее ссылается булгаковский Берлиоз в романе «Мастер и Маргарита»:

− Нет ни одной восточной религии, в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вспомним хотя бы про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике…

Между тем, обвинение христиан в плагиате (или аргумент Фрэзера), легко оборачивается против самих обвинителей. Если один геометр доказал теорему позже другого, это не значит, что он украл у того доказательство. Истина одна, и она может открыться всякому человеку, будь он еврей, грек или перс. Почему бы не предположить, что мудрецы разных народов прозревали главное событие человеческой истории задолго до того, как оно свершилось в Палестине? Апологет первого века Иустин Философ не со смущением, а наоборот, с радостным удивлением замечал, что многие древние языческие философы, жившие задолго до Рождества Христова, самостоятельно приходили к христианским истинам в самых разных вопросах. Этих людей Иустин и называл христианами до Христа. Вот только трое из них – Гераклит, Сократ и Платон.

Коренной житель Эфеса, Гераклит был базилевсом (царем) и обладал жреческим саном при храме Артемиды Эфесской. Основным предметом его сочинений были «Огонь» (то есть Нетварный Свет) и «Логос» (Слово). Кстати, именно Гераклит впервые ввел этот термин для обозначения Божественного Начала мира.

Много позже, проповедуя Евангелие среди жителей Эфеса, апостол и евангелист Иоанн Богослов воспользовался именно этим гераклитовым учением: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». А вот как это шестьсот лет назад звучало у Гераклита: «Логос существует вечно. На веки оно царь всего сущего. Век – дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле». Снова Евангелие от Иоанна: «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир». Словно в антифонном пении, когда два хора в церкви поют попеременно, откликается из глубины веков Гераклит: «Видел я в людях разные души. И более всех прочих меня пленила сухая, сияющая, огненная душа – душа мудрейшая и наилучшая. Этот огонь, зажигающий прекрасные души, есть начало мира, он был, есть и будет». Апостол Иоанн: «В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не познал». Гераклит: «Этот вот Логос, сущий вечно, люди не понимают и прежде, чем выслушать, и выслушав однажды. Они не осознают того, что делают наяву, подобно тому, как этого не помнит спящий».

Проповедуя Благую Весть жителям Эфеса, апостол Иоанн будто говорит: глядите, ваш соотечественник-философ еще шестьсот лет назад говорил вашим предкам то же, о чем теперь свидетельствую вам я.

Сократ, имея самую сварливую жену во всей Греции, не только не разводился с ней, но оберегал даже имя своей жены, решительно пресекая злословия со стороны окружающих. Свою позицию он пояснял так: «Глядите, вот юноша, он хочет стать олимпийским чемпионом по борьбе. Кого он выберет своим противником? Того, кто слабее его и с кем удобнее бороться? Едва ли. Смотрите, он всегда выбирает сильнейшего себя, от которого наверняка получит тумаки и позор поражения, но этой ценой он купит новое мастерство. Вот так и я, имея самую сварливую жену во всей Греции, радуюсь, ибо обучаюсь на ней обхождению с другими людьми». Сократ говорил: «Женись непременно: попадется хорошая жена – будешь счастливым человеком, попадется плохая – станешь философом». Философ в его понимании – это олимпиец, человек, научившийся любви.

Платон, как и положено аристократу, всю жизнь учился различать подлинные вещи: достоверное знание, настоящего человека и подлинную любовь. Не имея Откровения, не слыша израильских пророков, он понял, что наша нынешняя жизнь – всего лишь тень иного мира: «Люди как бы находятся в пещере, будучи обращены спиной к выходу и свету. Находясь в таком положении, они видят только тени, отбрасываемые на расположенную перед ними стену пещеры, и принимают увиденное за настоящие вещи: влюбляются в них, стремятся к ним, хотят обладать ими». В Первом послании к Коринфянам апостол Павел говорит то же самое: «Теперь (при сей жизни) мы видим (Бога и мир) как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же (в новой жизни) – лицом к лицу».

Так несчастливому влюбленному Платон говорил: «Бывает, что, встречая в чужом краю земляка, мы радуемся и заключаем его в объятья, которых он, может быть, по своим личным качествам совсем не достоин. Этот человек, сам того не подозревая, напоминает нам об оставленной Родине, подлинном предмете нашей любви, и потому оказывается согрет радушием, которого не чаял. Так и, пленяясь красотой земной, мы на самом деле тянемся сердцем к вечной красоте небесной. И блаженны те, кто знает об этом».

Так «христиане» до Христа, подобно израильским пророкам, учили свои народы Истине и готовили их к приходу Спасителя.

Как античный философ Сократ интуитивно дошел до христианского понимания Бога как Истины? Почему он считал, что люди совершают зло только из невежества? Почему не боялся смерти, а даже ждал ее? За какие мысли его казнили соотечественники-язычники? Об этом рассуждает заведующий кафедрой философии ПСТГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии Виктор Петрович Лега .

Сократ versus софисты

Сократ жил в V веке до . Это эпоха, когда были очень популярны софисты, и понять Сократа без софистов невозможно - это единая система.

Кто такие софисты? Это люди, которые готовы были учить чему угодно, главное - чтобы за это хорошо платили. Для оправдания этой своей деятельности они придумали учение об относительности истины - это положение отстаивал Протагор, наиболее известный из софистов.

Знаменитая фраза софистов звучит так: «Человек есть мера всех вещей». Другими словами, кому как что кажется, так оно и есть! Нет объективной, не зависящей от человека истины, а есть истина субъективная, относительная, зависящая от времени, от пространства, от личности, от состояния здоровья и так далее.

Софисты были очень популярны. И поэтому их деятельность нельзя оценивать однозначно: они действительно были мудрецами. Именно они впервые поставили образование на широкую ногу, сделали его популярным, модным и главное - доступным, не элитарным. Их эпоха - эпоха греческого просвещения.

До них массового образования не было вообще. Если ты хочешь учиться - ищи учителя, который, может быть, находится за сотни километров, тебе придется ехать из Милета в Сиракузы, или куда-нибудь на юг Италии, или в Египет, чтобы выучиться, а учитель еще подумает, брать ли тебя в свои ученики. А софисты предлагали образование здесь и сразу: плати, если есть деньги, приходи, научим чему угодно!

Однако Сократ был уверен, что они учили не тому, чему должно бы, и поэтому вступил с ними в непримиримую борьбу.

Он выступил за объективную истину.

Воровать хорошо, если это выгодно?

Софисты учили: если истина субъективна, то и нравственность субъективна. Но нет ничего более опасного для общества!

Главная опасность софистики, которую видел Сократ, состоит в том, что если истина субъективна, то тогда и нравственность субъективна. А нет ничего более опасного для жизни общества!

Если критерий истины, как говорили софисты, практика, выгода, то получается, что если мне выгодно украсть и меня при этом не посадят в тюрьму, то я буду воровать. Вам не нравится воровать - не воруйте. А мне нравится воровать - вот и всё. Нет объективных нравственных установок.

Это была одна из причин, внешняя причина, сподвигшая Сократа к деятельности. Но была и другая, внутренняя - стремление самого Сократа к этой истине. И убежденность, что истина есть, она объективна, она вечна и поэтому - находится не в нашем материальном мире. Фактически Сократ открывает существование Бога.

Софисты были материалистами, и, основываясь на , утверждали: истины нет. Сегодня холодно - завтра тепло. Сегодня я болен - завтра я здоров. Сегодня я могу выйти на улицу в майке - завтра я надену теплую кофту.

Если истина одна - значит, это и есть Бог

А Сократ говорит: нет, есть одна, объективная истина. Если она объективна, если она неизменна, вечна, то она не относится к миру материальному. Она может относиться только к миру, в котором нет изменений, то есть к божественному. И если истина одна - значит, это и есть Бог. Бог один.

Собственно, за это Сократа и судили афиняне, которые увидели в его учении опасность для своего города, поклоняющегося богине Афине и другим богам.

Обвинение, по которому Сократа судили и казнили, звучало очень просто: он проповедует новых богов. Фактически Сократ проповедовал одного Бога, но для афинян это значило - проповедовать каких-то новых богов. Что считалось государственным преступлением в Древней Греции.

Сократ хотел всех научить этому стремлению к истине. Для него главным было не просто само по себе стремление к истине - он не был абстрактным ученым, он понимал, что истина и благо - это одно и то же! И человек делает зло только лишь потому, что он не знает, что это зло. От невежества он принимает зло за благо.

Если бы люди знали, что зло, а что благо, они бы делали только благо. Эта сократовская мысль многих смущала: ну как же так! сколько есть умных, но злых людей, которые делают зло сознательно, разрабатывают яды, совершают преступления!.. Сократ отвечал: нет, они умные, но не мудрые: они знают частичку истины, а всю целиком - не знают.

Мне кажется, эта мысль Сократа близка к христианской - потому что мы говорим о Боге как Истине, о Боге как Любви, в котором Истина и Любовь соединяются.

Я думаю, он шел по пути познания Бога через мир вокруг.

Скульптор, сын скульптора

Мы не знаем, у кого учился Сократ. Но кое-что о его жизни нам известно.

В молодости он был скульптором-ремесленником. Его отец тоже был скульптором и научил его своему мастерству. Говорят даже, что некоторые статуи на Парфеноне выполнены Сократом.

В молодые годы Сократ был очень сильным мужчиной и воевал в качестве тяжеловооруженного воина, то есть гоплита, с персами. Храбрый воин, как о нем пишут: во время отступления он уходил последним и спас при этом полководца Алкивиада.

Когда наступило мирное время, Сократ стал вести странную жизнь. Он не работал. У него была жена Ксантиппа, которая за это его постоянно ругала, трое детей - сыновей. Он проводил всё время на рыночной площади, на агоре, в беседах со своими учениками и со всякими встречными людьми, которых хотел научить истине.

Вот это удивительное качество Сократа: он человек абсолютно не от мира сего! Его совершенно не интересуют материальные блага. Как и на что он жил - остается только догадываться. Наверное, ученики как-то незаметно чем-нибудь помогали. Но Сократ отказывался брать деньги, считая, что преподавание за деньги - это безнравственно. Поэтому он и ругал софистов, которые за деньги готовы были преподавать что угодно.

Доказывая правоту Сократа, я обычно привожу студентам такой пример. Представьте, что вы вышли за ворота Сретенской семинарии, навстречу вам идет некий молодой человек и говорит: «О, вот здорово! Я как раз хотел узнать о Боге… А вы, видимо, в семинарии учитесь. Скажите мне, есть Бог или нет?» И вы ему говорите: «Хорошо. Сейчас. Тысяча рублей, пожалуйста…» Как вам такой поворот?

Об истине, о Боге можно говорить только от полноты сердца. И для Сократа истина - это некоторый идеал. Поэтому ничему учить за деньги нельзя, считал он. Такой вот парадоксальный человек.

Я знаю, что ничего не знаю

Как же родилась знаменитая формула: «Я знаю, что ничего не знаю»?

Как же познать истину? Сократ говорит о том - и, кстати, это есть в его защитительной речи на суде, о которой мы знаем благодаря его ученику и его работе «Апология Сократа», - что он знает, что ничего не знает.

Как же появилась эта знаменитая формула: я знаю, что ничего не знаю?

Некий его друг спросил у пророчицы, прорицательницы, которая сидела возле храма Аполлона в Дельфах, кто самый мудрый из людей. Прорицательница - а через нее, верили греки, говорил сам бог Аполлон - ответила: «Сократ». Сократ узнал об этом от друга и удивился. Я, говорит, себя никогда не считал самым умным. Я стал ходить к разным людям, которых считал умнее себя. Мне кажется, я не умный, но бог не может ошибаться. Я пошел к государственным мужами - ведь они управляют страной, - а они оказались такими напыщенными, гордыми своей властью, что с ними было невозможно беседовать. Они ничего не понимают! И даже не понимают, что ничего не понимают.

Тогда я пошел к ремесленникам - это люди, которые умеют делать конкретные вещи, в отличие от меня. Они, конечно, блестящие мастера, но вдруг возомнили о себе, что, разбираясь в своем плотницком, кожевенном или другом мастерстве, разбираются во всем! То есть они тоже ничего не знают.

И тогда я понял, что все люди только лишь думают, что знают что-то. Они даже не знают, что они ничего не знают. А я знаю, что ничего не знаю. И на это маленькое знание я и умнее всех остальных людей.

А знает всё только Бог, только Бог может быть мудрецом. Человек может быть только философом, то есть любителем мудрости, который знает, что до Бога ему как до бесконечности. Поэтому он должен знать, что он ничего не знает.

Владимир Соловьев сопоставил формулы Сократа с евангельскими заповедями блаженств

Кстати, интересное сравнение сделал знаменитый русский философ Владимир Сергеевич Соловьев. В работе «Жизненная драма Платона» он эту мысль Сократа сопоставил с заповедями блаженства. «Я знаю, что ничего не знаю» - «Блаженны нищие духом». «Я хочу узнать истину» - «Блаженны алчущие и жаждущие правды». «Я плачу о том, что я не знаю истины» - «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»… Вот такие вот параллели. Интересная мысль у Вл. Соловьева.

«Повивальная бабка» истины

Как правильно отмечает Вл. Соловьев, Сократ считает недостаточным сказать: «Я знаю, что я ничего не знаю» и успокоиться на этом. Мол, я не Бог, и всё, отстаньте от меня. Нет, он стремится к истине! Он понимает, что может и должен узнать истину, потому что это единственный путь к благу, к нравственности, к человеческому совершенству.

А как? Вот здесь Сократ и совершает решающий переворот в философии, после которого мы делим всю историю философии на досократовскую и послесократовскую. Он дал философии ее предмет. Предмет философии - это человек. Физика занимается природой, биология - живыми существами, астрономия - звездами, а философия занимается человеком, его интеллектуальным и нравственным внутренним миром. Она помогает ему стать добрее, лучше, умнее и понять, кто он такой, зачем он живет, что такое зло, которое он делает, как делать добро, и отвечает на прочие вопросы, которые после Сократа по его методике будут ставить другие философы.

Так как же истину познать? Размышляя над этим, Сократ вспоминает о профессии своей матери. Его мать была повивальной бабкой, то есть, по-нашему, акушеркой. Он говорит: «Я такая же повивальная бабка, только моя мать стала повивальной бабкой уже в старости, родив детей и зная, как их рожать. Будучи старой, она уже рожать не может, но помогает молодым роженицам советами. Вот так же и я, став старым и глупым, сам истину родить не могу, но помогаю молодым юношам родить истину».

Конечно, здесь есть некоторое ерничество или ирония Сократа, когда он говорит, что якобы ничего об истине не знает. Но это оказывается важным моментом. Истине нельзя научить, истину можно только познать самому, она в душе. Можно научить пилить или рубить дрова, показывая: делай, как я. А сказать: «Мысли, как я» - невозможно.

Как же научить человека мыслить?

И тогда Сократ прибегает к своему знаменитому методу бесед, вопросов. Нужно уметь человека заинтересовать, заставить его с тобой поговорить, утверждает он. Как ты это сделаешь - неважно. Главное - поймать человека на крючок. А потом умелыми вопросами заставить его думать. И тогда он, сам отвечая на вопросы, придет к истине - только нужно его вовремя направлять в правильную сторону этими умными вопросами.

Вот эти вопросы-ответы Сократа нам известны благодаря Платону, который записал их в виде некоторых диалогов. По сути многие из них являются реальными историческими беседами Сократа с различными учениками или посторонними людьми.

Ирония и юмор Сократа

Мы все любим учить. И улавливая эту важную психологическую черту человека, Сократ прибегает к такому методу: задает вопросы, прикидываясь, что он ничего не знает. «Объясни мне, друг, что такое красота…» «А что такое мужество?..» «А что такое справедливость?»

И любой человек тут же готов учить этого мужика, который, наверное, ничего не понимает! Сократ его благодарит: «Какой ты умный! Какой ты храбрый воин! Какой ты софист! Объясни мне вот это, объясни мне то». И через полчаса, через час человек понимает, что на самом деде Сократ-то его учит, а не наоборот.

Многим это было крайне не по душе - особенно если учесть, что такие беседы происходили на площади, в присутствии множества людей. Многие считали всё это каким-то оскорблением. Так, святой Василий Великий в «Слове к юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений» пишет, что эти беседы зачастую заканчивались тем, что собеседник Сократа пускал в ход кулаки, не вынеся позора. Святитель Василий напоминает нам об одном таком случае.

«Этот поступок Сократа сходен с заповедью, по которой ударяющему по ланите должен ты подставить другую». Святитель Василий Великий

Однажды Сократ так же опозорил одного собеседника, тот пустил в ход кулаки и избил философа так, что всё его лицо покрылось синяками и ссадинами. На следующий день Сократ пришел в город с надписью на лбу: «Сделал такой-то». Когда его спросили, зачем он это написал, он сказал: «Понимаете, я по профессии в молодости был скульптором и привык подписывать свои изделия. Тот, кто вчера вот это изваял, забыл подписаться, я это сделал за него». И святитель Василий Великий пишет: «Поскольку это указывает на одно почти с нашими правилами, то утверждаю, что весьма хорошо подражать таким мужам. Ибо этот поступок Сократа сходен с заповедью, по которой ударяющему по ланите должен ты подставить другую».

Поэтому Сократа не только Василий Великий , но и Августин , и Иустин Мученик, и Климент Александрийский фактически называли христианином до Христа. Он не только учил о едином Боге и о необходимости познания Его как Истины, как блага, но и жил фактически как христианин.

Жизнь Сократа окончилась печально: его осудили и казнили. О последней беседе Сократа с учениками мы знаем из диалога Платона «Федон», где Сократ, узнав о том, что его сегодня казнят, чрезвычайно радуется. Ученики не понимают этого, а он говорит: «Как не радоваться? Понимаете, как философ я фактически всегда в своей жизни стремился к смерти. Ведь истина вечна, и когда я стремлюсь к ее познанию, я фактически стараюсь освободиться от своего тела, которое мне эту истину мешает познать. Оно привязано к временному, к изменчивому, поэтому я стремлюсь избавиться от тела…»

А что такое смерть? Это и есть избавление, освобождение души от тела. Поэтому философия - это стремление к смерти, как часто повторяли многие отцы Церкви вслед за Сократом. В частности, у преподобного Иоанна Дамаскина в его «Философских главах» мы находим такое определение: «Философия есть стремление и попечение о смерти».

Блаженный Августин отмечает, что после казни Сократа афиняне как бы проснулись: «негодование народа обратилось на двух обвинителей его до такой степени, что один из них погиб от рук толпы, а другой смог избежать подобного же наказания только добровольной и вечной ссылкой».

Учение Сократа быстро стало очень популярным, мы знаем о множестве его учеников, и самый значительный из них - Платон. По словам блаженного Августина, Платон и его ученики ближе всех приблизились к нашей, христианской философии.

Истина не терпит компромисса

Сократ стремится к познанию истины - а как эту истину познать? Сложнейшее открытие, которое делает Сократ, касается вопроса: что такое мышление?

До Сократа никто такой вопрос даже не поднимал. А он ставит своей задачей познать самого себя, а ведь «Я» - это, прежде всего, «Я мыслящий».

Что такое мышление? Сократ дает ответ: мышление - это оперирование понятиями. Он впервые обращает внимание на то, что есть как бы атомы, кирпичики нашего внутреннего интеллектуального мира, которые называются понятиями. Я могу их правильно связывать, говоря, что береза - это дерево, а могу неправильно, говоря, что береза - это камень. В одном случае я сказал истину, в другом случае я сказал ложь. Значит, надо установить критерии истины, надо вообще заниматься мышлением, то есть понятиями, и здесь главное - правильно определить вещи и явления, потому что часто спор ведется потому, что мы неправильно определили понятия. То есть это спор о словах. Поэтому Сократ обращает большое внимание на определения. Практически все беседы, записанные Платоном, именно на этом и построены.

Идет как бы невинная, легкая беседа: «Расскажи-ка мне, друг, что такое мужество. Вот ты - видный полководец, ты участвовал во многих битвах…» И напыщенный полководец говорит: «Ну, что такое мужество… Мужество - это стоять в строю, отражая все нападки неприятеля, не делая ни шагу назад». Сократ отвечает, подыгрывая ему: «Ты замечательный полководец, мужественный воин. А я слышал, есть такие воины, скифы…» Тот отвечает: «Да, воевал с ними, мужественные воины». - «Как же мужественные, когда они пускаются в притворное бегство, чтобы войско рассеять, а потом по одиночке перебить неприятеля?» - «Да… Мужество - это, наверное, умение победить врага, прибегая к разным средствам». - «Это великолепно! Видно, что вы полководец, да… У меня друг недавно болел. Тяжелая болезнь была, а он стона не издал…» - «Да, Сократ, мужественный у тебя друг». - «Как же мужественный, он же ни с кем не воевал?»

Вот такими вопросами он направляет собеседника к пониманию того, что слово «мужество» - или в других диалогах слово «красота», слово «истина», слово «знание», слово «справедливость» - на самом деле требует серьезнейшего осмысления. То есть определения.

«Что такое красота?» - спрашивает Сократ. - «Видишь, вот девушка идет? Красивая, да?» - «Да, конечно, девушка красивая. А я слышал, ты вчера лошадь купил». - «Купил, красивая лошадь». - «Так подожди, ты же сказал, что красота - это когда девушка красивая…» И так далее. Оказывается, есть некоторое общее понятие, которое можно применить и к девушке, и к лошади, и к вазе, и даже, может быть, к теории - «красивая теория». Красота - это необязательно чувственное понятие.

Аристотель обращает внимание на то, что Сократ сделал два величайших открытия: нужно давать определения и уметь эти понятия связывать. То есть фактически он дал толчок всей философии как теории познания, логике как методологии научного исследования.

Сократ дал толчок изучению нравственности, ведь если есть нравственные законы и они объективны - значит, их надо исследовать

И то, на что, прежде всего, христианская философия обращает внимание: он дал толчок изучению нравственности. Если есть нравственные законы, они объективны - значит, их надо исследовать.

Накануне казни Сократа его ученик прокрался в тюрьму и сказал: «Вот тебе плащ, в котором тебя не узнают, а стража уже подкуплена». Сократ ответил: «Я никуда не пойду. Я готов умереть за свои слова, потому что я говорю истину. Истина не терпит какого-то компромисса, она требует от нас полного с ней согласия». Это тоже важнейшее положение. Как пишет Августин, самое важное в деяниях Сократа - это то, что он повернул философию в деятельную область. Пифагор развил созерцательную часть философии, а Сократ развил деятельную. А величие Платона, по Августину, в том, что он соединил деятельную философию с созерцательной.

15.11.2018

Мы подвели итоги исследовательской работы Проекта за 10 лет (включая работу на форуме), выложив их в виде файлов в разделе сайта "Эзотерическое Наследие" - "Философия Эзотерики, наши пособия с 2018 года".

Файлы будут редактироваться, корректироваться и обновляться.

Форум очищен от исторических постов и отныне используется исключительно для взаимодействия с Адептами. Для чтения нашего сайта и форума регистрация не требуется.

По всем возникающим вопросам, в том числе по нашим исследованиям, можно писать на почту Мастеров Центра

02.07.2018

С июня 2018 года в рамках группы "Эзотерическое Целительство" проходит занятие "Индивидуальное Исцеление и работа с Практиками".

В этом направлении работы Центра могут принимать участие все желающие.
Подробности по .

30.09.2017

Обращение за помощью в группу "Практического Эзотерического Целительства".

В Центре в направлении "Эзотерического Целительство" с 2011 года работает Группа Целителей под руководством Мастера Рейки и Проекта - Оракул.

Для того, чтобы обратиться за помощью, пишите на нашу почту, с пометкой "Обращение в Группу "Целителей Рейки":

• Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Свежие посты и видео на форуме Проекта

Форум - Объективизация Эзотерического Договора на практических примерах из жизни адептов

10.03.2019

05.03.2019

- "Еврейский вопрос"

09.02.2019

- Глобальная катастрофа цивилизации (200-300 лет назад)

08.02.2019

07.02.2019

- "Еврейский вопрос"

12.01.2019

10.01.2019

- "Еврейский вопрос"

Популярные материалы

• Атлас физического организма человека
• Древние экземпляры Ветхого Завета (Торы)
• Типы Монад - Геном Человека, теории о возникновении различных рас и наши выводы о создании различных типов Монад
• "Яхве против Баала - хроника переворота" (А. Скляров, 2016)
• Яростная борьба за Души
• Джордж Оруэлл "Мысли в пути"
• Таблица психологических эквивалентов болезней Луизы Хей (все части)
• О лицемерии и лжи...- иллюзии и реальность, на примере исследования социальных сетей...
• Время стало сжиматься и бежит быстрее? Необъяснимые факты уменьшения часов в сутках.
• Эзотерический подход к Религии (Философ)
• Химеры нового времени - о генномодифицированных продуктах
• Простаки за границей, или путь новых паломников. Отрывки из книги Марка Твена о Палестине (1867 год)
• Как журналист «Комсомолки» за семь недель навсегда распрощался с очками. (1-7 части)
• Единство и однообразие монументальных сооружений разбросанных по всему миру. Противоречия официальной версии строительства Петербурга и окрестностей. Мегалитическая и полигональная кладка в некоторых сооружениях. (подборка статей)
• Апокрифическое евангелие от Фомы о детстве Йешуа (Иисуса Христа)
• Миру надоели евреи
• Человеческий интеллект начал медленно снижаться
• Исламизация стран и переход из христианства в ислам, подборка материалов прессы
• Секретная программа изучения Марса.СМИ: NASA скрывает от землян всю правду о Марсе. Есть доказательства (подборка материалов)
• ТЕКСТЫ ТОРЫ online, Тегилим (псалмы) и история Артефакта, Пшат и Драт, Хумаш - Пятикнижие
• Канадские ученые готовят разоблачение Матери Терезы
• Программы для on-line работы: TeamSpeak 3 (Тимспик). Инструкции эксплуатации.

Страница 2 из 6

Фильм - Христианство до Христа. Гностическое христианство

Тема обсуждается на форуме:

Ниже приведен сокращенный вариант текста фильма....

Время когда христианство не оформило свою иконографию, мифы.

Ранее христиане были связаны с древнеегипетскими мистериями, и гностической религией.
Мы видим как христиане исполняют ритуалы древних египтян.

Сейчас христианство очень разнообразно.
Но в первый век начала, он был еще шире. В то время не было канонического завета, не было вероисповедования и единой принятой всеми структуры. И это удивительно, тогда оно было еще более разнородным.
Вариантов евангелия было очень много, последователи Христа их читали, переписывали, правили. И было очень много других документов: письма, гимны, поэмы и т.д.

В то время, слова Иисуса и апостолов понимались однозначно, вероисповедование было простым, его процедура не оспаривалась.
Но есть документы которые подтверждают, что ранее христианство было иным. Если сейчас христиане поклоняются Христу как сыну Божию искупившему наши грехи, то у первых последователей Христа были иные трактовки.

Христиане и иудеи не говорили о спасительной миссии жертвы Христа.
Они считали что он посвященный просветитель, первооткрыватель, не было не порочного зачатия, не было воскрешения, не было Креста.
А были только слова Иисуса, который сам воплощение божественной мудрости.
Те кто шли за ним, не считали его сыном божьим, и они все погибли в борьбе иудеев с римлянами.

Иисус из Назарета. Может быть евангелие содержит ответ? Но оно было создано через 3 поколения после Христа в городах средиземноморья, и тогда же возник другой образ Христа как сына Божия....

Средние века, гонения официальной церкви на христиан гностиков, был казнен каждый десятый. Святая инквизиция уничтожала - катаров, тех кто называл себя - «чистый».

Катары - не были еретиками по отношению к католицизму. Она восходила своими истоками к раннему христианству если не раньше... к тем кто воспринимал мир, как «мир теней».

Вот как описывал человека Платон: «Те кто исповедовал Древние религии, верили, что нужно сбросить все путы и обрести знания, идущие через сердце. Тайные знания, которые преобразовывают человека и позволяют ему постичь истинный духовный мир». Этих людей называют гностиками. Ученые признают, что поиск истины шел до появления Христианства.

Есть документы найденные в Нак-Хамади. Эти книги ценнее чем Кумранские свитки, найденные на Мертвом море. Потому что они проливают новый свет на историю христианства, на Иисуса и на Бога.
Эти книги полностью меняют наше представление о раннем христианстве, этих книг около 2.
И тем не менее эти документы полностью отвергаются официальной церковью и объявлены еретическими. Так оно и есть, потому что они полностью переворачивают все восприятие религии.

Они говорят о том, что есть множество путей которые приведут человека к спасению через размышление и развитие божественной искры у каждого из нас, общаться с Богом мы можем развивая свою душу. Они преподносят религию в индивидуальном порядке в обход церкви.
Но не будем упрощать, ведь это чрезвычайно сложно....

«Человек это падший Бог, который помнит о рае. Такова концепция всей мистической античности.»
Основа гностицизма в том, что мы все рождены с божественной искрой внутри и задача человека отыскать в себе эту искру, развить ее и прикоснуться к Богу заглянув в себя.
Гносиз - означает самопознание. Но что такое самопознание? Психоанализ, Экстаз?
Нет - это очень трудно объяснить, но это не то. Нет, это нечто иное... это очень тихое, неспешное, внутреннее узнавание себя...

Это размышление человека о сути нашей жизни, о том кто мы. И попадая в эти состояния, рушатся все наши установки. Ты соприкасаешься с величайшей тайной наедине - со смертью...

И эта мысль освобождает тебя от всякой рутины... давая соприкоснуться с тайной...

Аристотель говорил о мистериях: Ты идешь туда не учиться чем либо, а ощутить.
Этот процесс нельзя считать актом интеллектуальным.
Древние понимали, что МОЖНО ЗНАТЬ МНОГОЕ, но НЕ ЗНАТЬ СЕБЯ.
И они хотели вернутся от познания множества, к познанию единства.

«То что будет открыто, ни одно ухо не услышит, и ни один глаз не увидит».
Что это? Это ты сам. Твоя суть, твое Сознание. И это ключ к пониманию сути христианства, суть язычества – нужно совершить акт Самопознания.
И в этом состояло великое предначертание данное Аполлоном язычникам в Дельфийском Оракуле: «Будите разум, ПОЗНАВАЙТЕ СЕБЯ».

Так же и у христиан. Нужно искать ту часть себя, которая не умрет. Нужно осознать, что ты уже бессмертен. Потому что в человеке не плоть его.
Если ты найдешь себя, то найдешь и Бога и блаженство, главное в человеке не тело, а душа.
Душа видит рождение и видит смерть, и это повторяется много раз, потому что гностики, включая ранних христиан верили в реинкарнацию.
И этот процесс похож на акт рождения и засыпания, происходит постоянный цикл смены тел, которые видит душа, поэтому нет смерти и нет рождения. Все люди это только фантомы, отражение божественного.

Есть такое понятие, слепящая тьма - это просто Сознание, без осознания чего-то конкретного.
Когда появляется Свет - это отражение, Осознание.

Евангелие от Фомы – несет совсем другой посыл, Христос сын божий, но и все люди....
Все человечество было создано в Потоке этого света, и Христос просто вещает в нем...

«Поднимите камень и найдете меня» ...Почему эти слова из евангелия столь опасны для Церкви?
Потому что это пантеизм, мысль о том что божественное заложено во всем.
А христианство предполагает наличие церкви...хочешь найти путь к Богу? Иди к епископу.

Новизна гностицизма в том, что БОГ В ТЕБЕ. Необязательно вести себя примерно и подчиняться правилам. Гностики живут свободно и игнорируют правила, а Христос их главный герой - вольнодумец, который общается с проституками... открыто критикует церковников, он ломает устои. Он классический гностик! И дело не в том, что он игнорирует правила – а в том, что ОН ХОЧЕТ быть САМИМ собой. Познать себя.

Зарождение гностицизма.
В Александрии (город Египта), в те времена жили египтяне, греки...и евреи, их было там больше чем в Иудеи и Галлеее. Эти евреи жили в изгнании и они нашли в душе своей неведомого Бога.
Но они не могли найти такого Бога на земле, потому что мир был полон порока и страданий, и поэтому они решили, что Творцом мира был как бы малый бог - Иегова. Это бог из Ветхого Завета.

Все истории из ВЗ пронизаны критикой, и все потому что этот мир создал младший бог, а старший бог бы не допустил этого.

«И этот ее сын, уродец со звериным лицом, - решил что он единственный бог посланный на землю и сотворил как сумел этот физический мир. И этот мир был создан порочным существом - Ялдобалтом. Которого иудеи и христиане ошибочно считают истинным богом. Этот бог одел оковы на человека, заточил его бессмертную душу в оковы физического тела и наградил своей порочной сущностью стяжательства. Но хороший бог послал на землю Иисуса...»

Кем бы ни был Иисус – реальным человеком или метафорой, но его образ породил раскол.

Один из основных вопросов - почему Христос принял такую мучительную смерть?

Главный элемент и инструмент христианства это греховность человека. Понятие греха создало символы веры с понятием ада, страха божия и воспитательной функцией священников.

Совсем не такие идеи вынашивали гностики, в их словаре не было слова грешник.
Евангелие от Фомы говорит о том, что человек создан по подобию божию, и поэтому имеет внутреннюю органическую связь со Всевышним.

Слово грех там нет. Это не значит конечно, что мы безгрешны и божественны, но мы найдем путь к богу лишь тогда когда найдем путь к себе... и все совершенные нами «плохие дела», можно исправить.

Много споров вызвал древний миф об адаме еве и грехе, который сделал их смертными.

Христиане в большей степени, чем иудеи развили тему греховности порочной дамы евы.

До ортодоксального христианства грех не был столь важной темой.

Еврейские раввины, язычники, гностики говорили лишь о том, что человек может подчиняться боги или не подчинятья.

Горячие споры кипели вокруг этого, за один мелкий поступок - миллионы обречены на трудную земную жизнь взамен райских кущ.

«Это хорошая, вполне гностическая история о змее.. это сам Иисус. Это он привел людей к древу познания и сказал – ешьте. Спровоцировал бога отца на ревность. Тот не захотел, чтобы люди как боги. Ведь сказано, что съевший с древа познания, сам уподобиться богу»

«Идеи о первородном грехе были окончательно разработаны святым Августином в 4 веке. Среди христиан закрепляется не только понятие о дистанции между Богом и человеком, но и о врожденной, не искупаемой греховности людей, ради искупления которой и принес Иисус себя в жертву».

«Вокруг канонического христианства, зародившегося во 2 веке, кипели жаркие споры. Некоторые христиане считали, что Христос божественная фигура и его мучения на кресте не уместны. И они подтверждали сомнения текстом. Например, когда Иисуса ослабевшего после бичевания вели на Голгофу, солдаты заставили некого Симона нести его крест. А Иисус имевший с ним невероятное сходство, спрятался в толпе. Симона распяли вместо него, а он смотрел на мучения Симона со стороны и смеялся довольный своим трюком. Или же он смеялся как Будда? Улыбался смиренно, потому что знал что своим примером он дарит нам покой, своим примером он просветляет людей, расширяет их Сознание. »

Иисус просветитель святой символ божественности? А для гностиков Иисус был просто человеком, обретшим божественность через крещение когда он уподобился будде, он просвещенный, он – Христос. Ортодоксальные христиане же поняли это буквально – если он божественный значит сын Бога. Его единственный сын и его рождение должно быть божественным. А для гностиков он родился как обычный человек.
Эти расхождения стали очевидны в последнем евангелии от Иоана.
«Многие христиане сегодня думают, что Христос естественно сын Божий. Но этого нет в евангелии от Матфея, Луки, Марка. Они трактуют его как посланника Божия, посланного для спасения людей. Он наставляет людей на путь истинный, каждый должен решить сам следовать ли Христом. Но в евангелии от Иоана Иисуса уже называют сыном божьим. Более того, его единственным сыном. Я не встречала подобных категоричных утверждений в ортодоксальных текстах года до 160 н.э. А потом христиане читали все евангелия с этой точки зрения. У меня возникло убеждение, что это евангелие было написано в противовес предыдущей точке зрения. И это стало радикальным образом менять представления о посланиях христовых».

Иисус теперь как бы официально сын божий и более того его единственный сын.
Но для гностиков Иисус это образ символ божественного начала, которое есть в каждом из нас.

«В этом смысле мы все сыновья божьи если осознаем свою сущность. У древних этот мир считался преисподней - мы сейчас мертвы. Для гностиков и мистиков это преисподняя где мы духовно мертвы, а не живы как нам кажется. Мы и есть бог, если хотите единственный разум во вселенной, ошибочно считая себя разными телами и проблемами и наша задача воскреснуть. Мы мертвы находясь в теле, подобно тому что было на кресте и нам нужно воскреснуть тогда мы все станем истинным сыновьями божьими и обретем сознание Бога отца, мы все христосы и должны воскреснуть. И миф о распятии и воскрешении - как бы образец для каждого из нас, только так можно пройти это посвящение. У христиан буквалистов остается только безрадостная идея, что в конце времен ты вновь воскреснешь в своем теле и вновь будешь физическим существом. Ведь по их мнению именно это произошло с Христом, он воскрес в своем физическом теле и потом умер как все. И тебя ждет тот же путь – даже если ты не понял идеи Христа.
Гностики же утверждают противоположное - если ты не понял идеи Христа, то вернешься в свое тело через реинкарнацию, если же понял – то осознаешь, что ты вовсе не тело, а ты сам христос как и все мы и нет нужды повторять реинкарнацию».

Это фактически другая вера противоположный подход. Что появилось раньше, что лежало в основе?

«Есть труды Поликарпа и Тотелиана во 2 веке, которые писали что гностики наполняют вселенную. Не верно думать, что сразу же возникла традиционная христианская доктрина, литературно закрепленная апостолами Петром и прочими. А гностики пришли позже и начали извращать истину.
Все было совершенно иначе. Гностическое христианство было уже широко распространено в 1 и 2 веках, и позже было вытеснено христианством буквалистов».

«Известно, что православие возникло уже после гностицизма, и в большей степени было реакцией на него. Официальное христианство противоречит само себе объявив войну гностицизму оно пошло другим путем ».

Из множества различных евангелий и трактатов по прошествии 8 поколений по прошествии после смерти Христа, основатели ортодоксальной церкви отобрали лишь несколько евангелий для нового завета и процедуры богослужения.

При этом отборе были отсеяны гностические идеи, которые буквалистам показались слишком сложными для понимания.

«В теории христианства есть очень важный элемент, доступность для понимания. Они говорят Иисус сын божий, он пришел спасти нас от грехов. Он умер ради нас. Знаний этих простых идей достаточно чтобы вступить в лоно христианской церкви».

«Христианство стало некой религией для примитивных людей, но оно стало как бы упрощенной формой христианского учения, с которой готовы согласится все во всем мире».

«Получается, что наше евангелие подделка? Не думаю, что этот так. Его просто можно по разному интерпретировать. Возьмем например Павла, он сам утверждает, что проповедовать можно в двух ипостасях:
!1. Для тех кто воспринимает духовное послание Христа
2. И для тех, кто все воспринимает лишь буквально.

С образом Христа, прежде всего связана фраза выбитая фактически на всех храмах: «Прийти ко мне можно лишь через отца моего». Для гностиков это означает, что к Богу можно прийти только через то, чем он представлен в тебе. И Павел это говорил, чтобы прийти к Богу нужно обрести христа в себе. Это аллегория. Но буквалисты говорят нет, это единственный путь. Итак, обретя идею буквальной реинкарнации сына божия, а не духовной реинкарнации. Вам остается лишь думая о благе людей приняться за спасение их душ, причем все должны в это поверить...пусть даже насильно. И путь к богу обретает черты авторитарности....»

«Гностикам было очень трудно, они искали спасения индивидуально... они были разобщены.
Гностики атаковали лишь идеи христиан. А те атаковали не только их идеи, но и их самих. »

Эти две системы могли бы существовать мирно, если бы не Константин, первый римский император принявший христианство. История повествует, что он увидел крест на небе, и понял, что используя символ он победит в битве с языческим войском.
На никейском соборе в 324 году, он устранил все разнотолки по поводу веры. Через триста лет после прихода христа, иисуса объявили сыном божьим через декрет императора. Все иные мнения были запрещены.

«Когда христианство сливается с государством для создания государственной монополии, такое христианство радикально меняется. Могут сказать это же триумф, успех... но когда церковь сливается с государством, она начинает совершать все те преступления, которые обличала все первые триста лет своего существования. Это тупик. Это гибель религии. Она превращается в иерархический репрессивный институт. В защиту можно сказать – это делается в интересах народа? Но я убежден, что это не лучшая форма существования веры.

Интересно что этот дикрет совпал по времени с строительством базилики святого Петра и летаранской церкви украшенных большими статуями Иисуса и его апостолов. И вскоре христианские церкви стали походи на языческие храмы.
Таким образом христианские церкви с 4-го века начали стремительно богатеть. Корумпированна ли церковь? Да. Хранит ли она память о своих корнях, помнит ли о смысле не стяжательства? Да. Церковь раскалывается бедностью монахов с одной стороны, и богатсвом епископов с другой, создавая огромное напряжение».

«Иисус не создал ни одной церкви и не оставил указаний для их строительства. Все это придумали потом, чтобы показать могущество католической церкви.
Мы выступаем защитниками проигравших, уничтоженных в 4-м веке. Мы говорим лишь о том, что победитель - римская католическая церковь, вооружившись идеями Христа и увесистой библией – не значит, что она права. Что произошло с проигравшими, их уничтожили, их храмы разрушили, их философ убивали, книги сжигали. Если бы христианство было любимой религией бога, то после его возвышения должен был наступить золотой век и настали мрачные времена. И только во времена Возрождения.. вернулись книги Платона, запрещенные в течение тысячи лет, сборник Герметика. Возрождалась западная культура, мы начали возвращаться туда, где были до прихода христианства».

Мистическое восприятие бога выше догмы. Несмотря на то, что в последние века было немало христианских мистиков, которые интуитивно пытались постичь глубину этого учения, но общекультурно мы не пошли дальше внешних таинств. Освоили форму, но утратили содержание...
«Некоторые церковники, пытаются дать определение гностикам и пишут, они не христиане, они еретики. У них особые черты: Они любят читать и толковать писание, Они полагаются только на свои ощущения и открытия и верят, что получают особые знания о божественном, Они постоянно, что то исследуют, ищут....в постоянном поиске... Но это естественно, что философы ищут и задают вопросы...»

Традицию задавать вопросы искоренили, прервали на много столетий. И нам это трудно делать сегодня, иногда просто не удобно. Все это не легко осмыслить современном человеку...
Не бывает коротких путей к истине и нирваны по заказу....