Глава из 2-го тома 10-томника И.И.Гарина "Мудрость веков". Примечания и цитирования даны в тексте книги.

У Бога всё прекрасно, хорошо и справедливо;
люди же считают одно справедливым, другое несправедливым.
Гераклит

Трудно бороться с сердцем. Ибо каждое из своих
желаний оно покупает ценою души.
Гераклит

Главная потеря человеческой цивилизации - утрата гармонии между внутренними импульсами, побуждающими мыслящих к научному и мистическому познанию. Я уже подчеркивал естественное и органичное соединение в мироощущении античного и средневекового человека мистики и логики, откровения и умозрения, магии и дискурса. Абсолютное большинство философов, по крайней мере до XVIII века, гармонично сочетали знание и веру, разумный и духовный миры. Даже в «эпоху разума», далеко не все мыслители пошли на поводу механицизма и рационализма: Блейк, Сведенборг, Шопенгауэр, Киркегор были больше мистиками, чем рационалистами. Даже «отцы науки» - Коперник, Галилей, Ньютон, Эйнштейн, - всматриваясь в глубины вселенной, находили там реальности, более воодушевляющие и глубокие, нежели даваемые нашим разумом.

Размежевание между двумя видами познания начинается с мировоззренческого принципа «устройства» бытия: доминирования единства или различия, гармонии или дихотомии. Философия мистики исходит из утверждения Парменида, что реальность едина и неразделима, что, с теософской точки зрения, эквивалентно божественности бытия. Хотя у мистиков (далеко не всех) тоже присутствует разделение бытия на высшее, божественное и земное (отпавший от Бога вещный мир), такое разделение признается временным и рано или поздно разрешается их слиянием.

Когда заходит речь о единстве реальности, неизбежно возникает проблема определения последней: ведь, в конце концов, реальность связана с воспринимающим ее сознанием, а содержаний сознаний столько, сколько субъектов. Мне кажется, для прояснения проблемы следует использовать глубокую аналогию между реальностью и Богом. Бог один, но путей к Нему, Его восприятий столько, сколько людей.

Многообразие видений мира не взаимоисключительно а взаимодополнительно; все вместе они образуют всеобъемлющую, вечную, трансцендентальную реальность, которая, будучи высшей и единой, распадается в наших сознаниях на указанное множество (как эйдос стольности Платона дает начало всем реально существующим столам). Можно сказать иначе: высшая реальность едина, а количество наших галлюцинаций о ней равно числу живущих.

Я не случайно заговорил о галлюцинациях. Один из моих любимых поэтов Готфрид Бенн определил состояние, в котором сознание отделено от глубины вещей, как «шизоидную катастрофу»:

Эта концепция начала формироваться в южной части нашего континента. Мучительный греко-европейский принцип победы через усилия, коварство, зло, талант, силу и поздний европейский дарвинизм и его «сверхчеловек» были инструментами для ее формирования. Эго возникло, преобладало, сражалось; для этого ему были необходимы инструменты, материалы, сила. Оно имело иное взаимоотношение с материей, более отдаленное в смысле чувств, но формально более близкое. Оно анализировало материю, испытывало и классифицировало: оружие, предметы обмена, деньги. Оно разъяснило материю путем изоляции, свело ее к формулам, разделило ее на кусочки. (Материя стала) концепцией, нависшей проклятием над Западом, с которой Запад боролся, не понимая ее, которой он жертвовал огромные количества крови и счастья; концепцией, чья внутренняя натянутость и раздробленность делали невозможным растворение в изначальном единстве и покое дологических форм бытия... вместо этого все яснее становился катастрофический характер этой идеи... государство, социальная структура, общественная мораль, для которой жизнь имеет экономическое значение и которое не признает мира искусственной жизни, не может остановить ее разрушительную силу. Общество, гигиена и расовое воспроизводство которого, как современный ритуал, основаны только на пустой биологической статистике, может представлять только внешнюю точку зрения масс; с этой точки зрения оно может вести войну непрерывно, поскольку реальность - это просто сырье, но ее метафизическая основа останется навсегда сокрытой.

Иными словами, эволюция, прогресс, «торжество разума», приведшие к разделению мира и сознания, разрушили исходное единство мира и ввергли человечество в драматическое состояние «западного невроза», для которого характерны ощущения отчуждения, одиночества, противостояния и угрозы. Все злоупотребления современного человечества возникли, по Готфриду Бенну, из противопоставления разума миру, утраты чувства глубинного единства с тем, что нас породило. Все попытки преодолеть такое состояние останутся поверхностными и безнадежными, если не понять источник указанного невроза.

Мистическое единство реальности, синтез субъективного и объективного имеет еще один аспект: возможности сознания безграничны потому, что весь мир заключен внутри нас; обладая Богом в себе, мы становимся всемогущими каждый раз, когда способны до Него подняться. Это - как аналогия с Красотой, которую можно определить мерой Богоприсутствия.

Было бы в высшей степени ошибочным трактовать мистическое единство как умаление персонального «эго» - ошибка, в которую, увы, впадают многие религии. Мистическое единство реальности не умаляет, а укрепляет личностное начало, ибо подавление индивидуального, персонального вполне может стать подавлением Бога в человеке. Более того, мистический акт всегда персонален: восхождение к Божественному не может быть коллективным; коллективным (соборным) обычно случается нисхождение к бесчинству массы.

Одной из сторон бытия является невозможность «вести мир за собой»: даже Мессии, эти прорывы божественного в мир, обречены гибнуть на кресте, распинаемые теми, кого Они пришли облагодетельствовать. Мир не способен к быстрому изменению, ибо единство препятствует. Потому-то почти все религии (кроме христианства) проповедуют явление не одного Спасителя, а череды Богоявлений, Сыновей Божиих, Машиахов.

Если супраментальное существо вдруг появилось бы на земле, его никто не увидел бы. Наши глаза должны сначала открыться для иного способа жизни.

Если вы пойдете по пути, который открыт для вас, и при этом не будете терпеливо ждать остальных, т. е. если вы в ходе индивидуальной реализации подойдете к Истине весьма близко по сравнению с настоящим состоянием мира, то к чему это приведет? Вы нарушите целостность; не только гармония, но и равновесие целого будет нарушено, потому что какая-то часть творения будет не способна продвигаться в этом направлении.

В одиночку вы можете достичь собственного совершенства; вы можете обрести бесконечность и совершенство в своем сознании. Но реализация внешняя, напротив, неизбежно ограничена, и для осуществления некого всеобщего действия необходим какой-то минимум физических носителей.

«Вести мир за собой» нельзя еще потому, что единство не предполагает единомыслия: трансформация человечества - это движение в одном направлении разных людей в меру их персонального начала. Единство - не единомыслие, а равное право всех и каждого на самореализацию.

Путь всегда один и тот же: реализовывать свое существо в какой угодно форме, любыми средствами, какими - совершенно неважно, но это единственный путь. Каждый человек несет в себе истину; именно с этой истиной он должен объединиться и с этой истиной должен жить; если он делает это, то путь, которым он следует для того, чтобы соединиться с этой истиной и реализовать ее, является также путем, который приводит его ближе всего к Трансформации. Т. е. личная реализация и трансформация неразрывно связаны между собой. Может быть, даже именно такое многообразие подходов раскроет нам Тайну и откроет дверь, кто знает?

Мистическое единство подразумевает, что в каждой частице, атоме, молекуле, клетке материи сокрыто Вечное и Бесконечное, благодаря которому все это и подчиняется так называемым «законам природы». Сама эволюция - только раскрытие скрытого Божественного и в этом отношении ничто не может эволюционизировать, если изначально не содержится в Том, что эволюционизирует. Если хотите, библейский змей-искуситель - символ эволюции, та сила, которая вырвала первых людей из состояния безмятежного покоя и принудила к развитию и трансформации из глины в Божественное.

Мы говорим об эволюции Жизни в Материи, об эволюции Разума в Материи; но эволюция - это слово, которое просто констатирует феномен, не объясняя его. Ведь, по-видимому, нет никакой причины, вследствие которой Жизнь должна эволюционировать лишь из материальных элементов, а Разум - только из живых форм, если не допустить, что Жизнь уже заключена в Материи, а Разум - в Жизни, потому что Материя в сущности представляет собою форму скрытой Жизни, а Жизнь - это форма завуалированного Сознания. Но тогда не предвидится особых возражений против того, чтобы сделать следующий шаг в этом ряду и допустить, что и само ментальное сознание может быть только формой, некой внешней частью более высоких состояний, лежащих за пределами Разума. В таком случае непобедимое стремление человека к Богу, Свету, Блаженству, Свободе, Бессмертию вполне оправданно занимает свое четко определенное место во всей цепочке, а именно это есть властное стремление, некий императив, с помощью которого Природа старается эволюционировать за пределы Разума, причем оно представляется таким же естественным, истинным и обоснованным, как и стремление к Жизни, которым Природа наделила формы Материи, или же стремление к Разуму, которым она наделила, в свою очередь, некоторые формы жизни.

Животное - это живая лаборатория, в которой Природа, можно сказать, выработала человека. Человек же сам вполне может стать живой мыслящей лабораторией, в которой с помощью его, уже теперь сознательного сотрудничества, Природа хочет создать сверхчеловека, бога. Или, может быть, лучше сказать, проявить Бога?
Пожалуй, ни в чем единство не выражено столь явно, как в сосуществовании величайшего блага и величайшего зла - жизни и смерти. Нет смерти - и жизнь становится немыслимой, невозможной. Смерть как первое и последнее условие жизни и - одновременно - гарант бессмертия!

Смерть не является противоположностью Жизни! Эта обратная сторона, дверь к светящемуся Сверхсознательному - в самом конце этого «Нет» находится «Да» и еще раз «Да», которое продолжает вталкивать нас в одно тело за другим, и цель всего этого - радость. Смерть - не более чем сожаление этого «Да», та грандиозная Усталость в глубинных сферах, некий прообраз Блаженства. Смерть - это не противоположность Жизни! Это темное освобождение тела, которое пока еще не нашло озаренного освобождения и вечной Радости. Когда же тело обретет этот экстаз, безбрежность света и радости внутри собственной плоти так же, как и в сферах высших, то ему не нужно будет больше умирать.

Но именно невозможность последнего и есть причина вечного умирания.
Признание, высшей, надмирной реальности, из которой все истекает, определяет практически все отличительные особенности мистического мировоззрения: уже упомянутое единство мира, откровение как главный способ познания, иллюзорность времени, неотделимость добра и зла и т. д. Я бы сказал, что мистический момент любой философии легко диагностировать по отношению мыслителя к антиномиям: рационалистическая философия возникает с «или...или».

Я не отрицаю того факта, что можно добиться выдающихся результатов в философствовании, следуя только мистическому или только научному импульсам, но обращаю внимание на тот факт, что самые великие философы и ученые никогда не делили знание и веру, дискурс и интуицию, сознание и бессознательное, законы природы и бытие Бога.

Именно утрата гармонии между небом и землей привела человечество к нынешнему состоянию разброда, делению на «наших» и «не-наших», правоверных и еретиков, добрых и злых, служителей Бога и сатаны. (Кстати, признавая сатану, мистика часто понимала его как одну из божественных ипостасей, как существующую во времени силу, которой надлежит исчезнуть в ходе творения).

Мистика как мировоззрение начинается с идеи высшего, глубинного, священного бытия, выстраивающего все происходящее в упорядоченную духовную иерархию, включающую в себя «все миры» и связи между ними. На этой стратифицированной шкале бытия человек занимает промежуточное место между небом и адом, но, как Божественное Создание, способен совершать прорывы в «высшее», как равно, низвергаться в низшее. Иными словами, в божественной иерархии человеку предоставлен выбор - служить Богу или кесарю, небу или земле, высшему и самому реальному из миров или миру видимости, призрачности, временности, смерти.

Признание высшей, глубинной, надмирной реальности приводит мистического метафизика к ряду мировоззренческих принципов, позволяющих довольно строго диагностировать «мистический» компонент философии. Первый из указанных принципов уже назван - обусловленное Божественным Творением единство мира, где все проистекает из всего, все определяется всем и ничто ничему не противостоит. Появление любых диалектик и дихотомий в значительной мере связано с отказом от божественности.

Так, мистическое мировоззрение объявляет зло иллюзией, порожденной «различиями» и «противоположностями» аналитического разума, вкушением от плода древа познания. В раю Адам и Ева не знали даже самих понятий «добра» и «зла», ибо они сами - результат «отпадения» от высшего, плод сатанинского наваждения.

Мистицизм не считает, что такие вещи, как, например, жестокость, - это благо, но отрицает, что они реальны: они принадлежат к тому низшему миру призраков, от которых нас должно освободить проникающее видение. Иногда - например, у Гегеля и (по крайней мере, на словах) у Спинозы - не только зло, но и добро считается иллюзорным; в то же время эмоциональное отношение к тому, что считается реальностью, естественным образом ассоциируется с верой в благодать реального. Во всех случаях для этики мистицизма характерны радость и благорасположение, отсутствие негодования или протеста, неверие в полную неизбежность разделения на два враждебных лагеря - добра и зла. Такой подход является прямым результатом мистического опыта: с мистическим чувством единства связано чувство бесконечного покоя. Возникает даже подозрение, что чувство покоя и вызывает - как это происходит во сне - всю систему связанных друг с другом воззрений, составляющих мистическое учение.

Наряду со злом в мистике исчезает отрицательное отношение к миру: мистик ощущает жизнь как дар, испытывает чувства благоговения, благодарности, счастья, красоты, радости и любви.

Возможность этой всеобщей любви и радости во всем, что существует, в высшей степени значима для поведения и счастья в жизни, она придает неизмеримую ценность мистической эмоции, независимо от того, какие представления затем над ней выстраивают. Но если мы не хотим обманываться, необходимо ясно понять, что именно открывает мистическая эмоция. Она открывает возможности человеческой природы - возможности более достойной, счастливой, свободной жизни, не достижимой никаким другим способом. Но она ничего не открывает в мире вне человека или в природе Вселенной в целом. Добро и зло, и даже высшее благо, которое мистицизм находит везде, суть отражения наших собственных эмоций в других вещах, а не субстанция вещей, как они есть сами по себе. И поэтому беспристрастное созерцание, освобожденное от поглощенности собою, не станет судить, хороши вещи или плохи, хотя с радостью присоединится к тому чувству всеобщей любви, которое заставляет мистика говорить, что весь мир добр.

Только для примитивного ума всякая вещь или всякий субъект либо друг, либо враг: весь наш опыт подтверждает ошибочность такого грубого подхода к жизни. Высокая философия и высокая этика тяготеют к беспристрастности: те, кто повсеместно различают добро и зло, искажают видение мира собственными желаниями. Философия и этика, не стремящиеся навязать миру свое понимание добра и зла, оказывается, занимают более высокую этическую позицию, чем те, которые непрерывно оценивают Мир с позиций сиюминутных и превратных идеалов.

Зло необходимо жизненной силе, чтобы в мире не восторжествовала серость, массовость. Впрочем, разве сам человек-масса не есть форма зла?..

Мистическая этика, таким образом, радикально отличается от рациональной - в ней отсутствует дуализм добра-зла. Здесь, во-первых, зло необходимо для существования добродетели, и, во-вторых, в глубинах трансцендентального «я» все дихотомии умирают. Подобным образом, в ней исчезают все противопоставления, включая дуализм тела и души.

Согласно существованию в нас трансцендентального субъекта известно, что земные наши бедствия приносят нам трансцендентальную пользу и что земное наше существование есть дело наших же рук. Ни пустота, ни скоротечность нашей жизни не могут ввести нас в заблуждение относительно места, занимаемого нами в природе; ведь если наше чувственное сознание ничего не ведает о нашем трансцендентальном субъекте, то смерть этого сознания не только не может причинить ни малейшего вреда этому субъекту, но может даже принести ему пользу, так как опыт показывает, что ослабление нашего чувственного сознания сопровождается усилением нашего трансцендентального сознания.

Дуализм тела и души существует не в действительности, но в нашем самосознании. Но этим самым монистически разрешается и часто проповедуемая тройственность человека: и деление его на дух, душу и тело существует только для нашего самосознания. В нашем самосознании обретается наш дух постольку, поскольку он является нашей душой, т.е. поскольку он чувствует и мыслит при посредстве нашего организма. Наша душа есть часть нашего духа, обнимаемая нашим самосознанием; дух же наш есть сумма нашей души и ее части, находящейся вне границ нашего самосознания.

Майстер Экхарт считал, что «самым быстроногим животным, несущим нас по пути совершенствования, служат страдания» *. Очистительную форму страданий преподал человечеству Иисус Христос. Еще одна мистическая истина - тщета земных стремлений, ведущая к вечному недовольству достигнутым. Эта тщета относится как к индивидуальному человеку, так и к народу и выражается библейской мудростью «суета сует». Все земное быстротекуче и только с душой и духом связана вечность.

Мистический принцип единства мира, духа и материи, добра и зла не подразумевает бесформенности бытия. Скажем, даосизм и дзен, не отрицая существования различий, воспитывают в адептах такое восприятие, когда целое стоит неизмеримо выше своих частей, так что единство воспринимается непосредственно и постоянно, а различие - в ложных состояниях сознания. Такое восприятие мира в буддистской философии имеет даже свое название - авидья (неведение), ибо в состоянии ведения различия исчезают, и само постигающее сознание вплетается во Вселенную, образуя с ней нерасчленимое целое.

Если посмотреть на китайский пейзаж, становится ясно, что отдельные деревья и камни пребывают не в пространстве, которое составляет его фон, а вместе с этим пространством. Бумага, нетронутая кистью, является неотъемлемой частью картины, а не ее обычным фоном. Именно по этой причине мастер дзен, когда у него спрашивают о всеобщем и окончательном, отвечает словами о непосредственном и частном: «Кипарис во дворе!».

Мистические искания в чем-то напоминают Игру в Бисер, описанную Германом Гессе: в одноименном романе мы видим орден ученых-мистиков, которые изобрели иероглифический язык, охватывающий все сферы познания бытия. Суть Игры в Бисер заключается в том, чтобы обнаруживать связи между «разорванными» кусками мира, находить новую гармонию в различных сочетаниях звуков. Из, казалось бы, не имеющих точек соприкосновения явлений (например, устройства китайского дома, сонаты Скарлатти, математической формулы и стиха из Упанишад) игроки учатся обрести общую тему и отыскать ее применимость в новых феноменах. Такое (в основе своей - музыкальное) понимание бытия сродни мистическому, чуткому к звукам «музыки небес».

С мистическим чувством единства бытия непосредственно связано ощущение слияния с миром, растворенности в нем, художественный образ которого я обнаружил в Д о л г о м п у т е ш е с т в и и в н о ч ь Юджина О’Нила:
Я лежал на бушприте, подо мной бурлила и пенилась вода. Мачты со всеми парусами, белыми в лунном свете, возвышались надо мной. Я был опьянен красотой парусов и их поющим ритмом, и в какой-то момент я утратил самого себя - действительно, вся моя жизнь отошла куда-то в сторону. Я был свободен! Я растворился в море, стал белыми парусами и летящими брызгами, стал красотой и ритмом всего этого, стал лунным светом, плывущим кораблем и высоким, усеянным тусклыми звездами, небом. Я был свободен от прошлого и от будущего, пребывая в умиротворении и единстве со всем, в безумной радости, в чем-то несравненно большем, чем моя жизнь, чем вообще жизнь человека; пребывая в самой Жизни! В Боге, если вам хочется это так называть... Как будто то покрывало, которое скрывало вещи, упало, сброшенное невидимой рукой, и я увидел их такими, какие они есть. Это было необычайно значимо, хотя длилось лишь секунду.

Собственно, мистическому, постижению реальности всегда предшествует слияние с ней, открывающее перед мысленным взором трансцендирующего «я» «чистое бытие».
Здесь мы сталкиваемся с еще одной особенностью мистического мировоззрения - смиренным, а не высокомерным отношением к миру и жизни.

В религии и во всяком глубоком и серьезном воззрении на мир и человеческую судьбу есть какое-то смирение, осознание того, что человеческая власть имеет пределы, - и этого-то как раз не хватает современному миру, с его быстрыми успехами в материальной сфере и его дерзкой верой в безграничные возможности прогресса. Тот, кто любит свою жизнь, тот ее и потеряет: есть опасность, что из-за слишком самонадеянного жизнелюбия сама жизнь потеряет многое из того, что придает ей наивысшую ценность. Смирение, которое религия внушает действию, в сущности, близко по духу к тому смирению, которому учит наука; и этическая нейтральность, с помощью которой достигались научные победы, есть результат именно этого смирения.

Для человека пробужденного, способного проникнуть в высшее, сношающегося с небесным, земное с его грубостями, антиномиями, раздорами постепенно уходит на второй план. Ему становятся доступными более тонкие энергии и высокий разум. Он начинает менять ценности, цели и весь смысл своей жизни, превращая ее в источник бесконечно богатого и разнообразного духовного опыта, питающего «Новую Жизнь» (в смысле Данте). Внутри грубой, природной, привязанной к земле особи начинает прорастать новая личность, призванная к новому высокому служению. Такого рода преобразование человека, нередко происходящее в виде вспышки, ведет к внутреннему покою и к той душевной открытости, которая необходима для достижение более глубокой и более фундаментальной части самих себя, где все истончается, исчезают покровы и открываются подсознательные шлюзы для встречи с высшим.
Увы, это состояние пробуждения, преображения, перелома, Kцhre испытывают лишь немногие избранники человечества, но именно они, вновь рожденные, творят человеческую культуру. «Пробудившись, они должны умереть, чтобы вновь родиться»...

В исключительных случаях (Плотин, Ориген, Бёме, Экхарт) телесное существование в значительной мере уступает спиритуализованному, и обращенный ощущает себя более духом, нежели плотью. Интересно, что Ориген называл такое состояние «восстановлением всех вещей», имея в виду переход из реального существования в эйдетическое.

Карл дю Прель:
Тщета земных стремлений людей заявляет о себе достаточно ясно и в истории человечества тем, что каждый народ, сейчас же по выполнении им задачи своей культуры, сходит со сцены истории, подобно сыгравшему свою роль актеру; но, хотя, основываясь на этом, и можно считать достигаемый жизнью индивидуума и всего человечества, как не приводящий не только к состоянию счастья, но и ни к какому законченному состоянию, объективный результат неудовлетворительным, тем не менее процессом совокупной деятельности людей достигается трансцендентальная цель нашего субъекта, развивающегося и делающегося благодаря этому процессу более способным к высшей форме своего обнаружения, так как благодаря этому процессу совершенствуется не только род человеческий, не только его культура, но и организующий принцип индивидуума. Именно потому, что цель этого процесса лежит не здесь, не на земле, он и совершается безостановочно, не приводя нас к пристани.

Такая точка зрения исключает всякие сетования на пустоту жизни как индивидуумов, так и народов.

Таким образом, своей земной жизнью мы достигаем только одного, а именно: укрепления нашей индивидуальности. Значит, только это укрепление, в силу своего трансцендентального значения, и может служить настоящей целью нашего существования, только в нем совпадает индивидуальная цель нашего трансцендентального субъекта с исторической целью нашего рода.

Покой, тишина, благоговение, молчание (о котором так много сказано поэтами) - еще один родовой признак мистицизма. Именно они необходимы мисту для общения с духовной, надмирной реальностью, возвышающейся над человеческой суетой сует. Всех великих мистиков и отцов религий объединяет особое состояние души, к которому они долго готовятся перед встречей с Богом. Молчание, тишина, покой, благоговение входят в «технологию священного», используемую обычными мистиками для «входа в иные миры».

Существование этих миров имеет смысл только для входящих в них. Важнейшим элементом «технологии священного» является возможность познания путем интуиции, откровения, ясновидения. Сответственно рассуждение и анализ (сознание) необходимы после акта «схватывания», явившегося человеку «божественного сияния истины». В отличие от логика, мистик не будет противопоставлять откровение и умозрение, объявлять плоды знания лишенными божественного света, потому что вера и знание едины, а откровение - одна из ступеней «лестницы Иакова», ведущей в поднебесье.
Еще один признак мистического мировоззрения - отрицание реальности времени: пред вечностью все - одно; освобождение от рабства времени - признак мудрости.

Прошлое и будущее
закрывают Божество от нашего взора,
Сожги их в огне! Долго ли еще
Будешь ты, подобно тростнику,
разделен ими на части?

Понятие времени связано с земной практикой человека. В божественном мире время утрачивает смысл как - упования, ожидания, новизна...

Как ни трудно отказаться от реалий времени, нельзя не признать, что время - поверхностная характеристика вещной реальности, мало применимая к реальности высшей, надмирной, божественной. Само деление времени на прошлое, настоящее и будущее вызывает вопрос о реальности всего, что отсутствует в данный момент. По словам Бертрана Рассела, прошлое и грядущее должны быть признаны столь же реальными, как настоящее, и какое-то освобождение от тирании времени - признак философского мышления: «И в мышлении, и в чувстве осознать незначительность времени, даже если бы оно было реальным, означает войти во врата мудрости».

Что это действительно так, можно понять, как только мы спросим себя, почему наши чувства по отношению к прошлому так отличаются от чувств по отношению к будущему. Основание для этого совершенно практическое: наши желания могут воздействовать на будущее, но не на прошлое; будущее в какой-то степени нам подвластно, в то время как прошлое не поддается изменению. Но всякое будущее станет когда-нибудь прошлым; если мы правильно видим прошлое сейчас, оно должно было, когда еще было будущим, быть точно таким, каким мы его увидим, когда оно станет прошлым.

Качественное различие между прошлым и будущим, следовательно, есть не внутреннее различие, но лишь различие по отношению к нам: для беспристрастного созерцания оно не существует. А беспристрастность созерцания в интеллектуальной сфере является той самой добродетелью незаинтересованности, которая в сфере действия проявляется как справедливость и бескорыстие. Тот, кто желает увидеть мир в истинном свете и подняться в мысли над тиранией практических желаний, должен научиться преодолевать различное отношение к прошлому и будущему и обозревать течение времени единым, всеохватывающим взглядом.

Хотя мистика не отрицает эволюционность вещного мира, ее отношение к идее «развития» кардинально отличается от естественно-научного: развитие - раскрытие Божественного Замысла, его цели и ценности. Естественно, она касается только «лучшего из миров» и никак не задевает горнего, или надмирного существования. Это развитие этически окрашено идеей Божественного Блага. Направленность эволюции отвечает устремленности низшего мира к высшему, в котором нет деления на добро и зло, и где благу уже не противостоит соответствующий род зла. Здесь мы вновь сталкиваемся с мистической идеей, согласно которой весь мир достоин любви и поклонения и находится в свете высшего блага, неизмеримо превосходящего земное копошение, воспринимаемое человеком в духе этических противопоставлений.

В М н о г о о б р а з и и р е л и г и о з н о г о о п ы т а У. Джемс приписал мистическим переживаниям четыре особенности, отличающие их от чувственных и интеллектуальных: неизреченность, интуитивность, кратковременность и спонтанность. Мистические переживания существуют лишь для трансцендирующей души и непостижимы для молчащей.

Неизреченность мистического опыта связана как с его невыразимостью [отсутствием «достаточно высоких слов для описания значительности переживаний» (Р. Штейнер)], так и с освобождением от всего материального, земного, конкретного, привычного:
Мистик, когда он совершает божественное единство, как бы отрешаясь от своего «я», растворяется в вечном океане духа: уходит туда, освобожденный не только от бремени материи и тяжести жизни, но и освобожденный от личностного самосознания, от своего «я»...

Специфика мистических переживаний иная, нежели обычные повседневные впечатления бытия. В них нет различения эмоционального и рационального, ибо это целостный, универсальный опыт. Тот, кто не обрел мистического опыта, остается невосприимчивым к нему, ибо это - нечто принципиальное иное...

В мистическом даре интуиция полностью подчиняет себе дискурсивное мышление. В акте интуиции «мыслящий пигмей» становится «великаном откровения». Мистическое познание - это всегда выход за пределы рассудка, прорыв за грани: «В мистике есть духовное дерзновение и почин внутреннего человека, глубочайших глубин духа». Интуитивность означает озаренность, богоосененность, богоявленность.
Указанное состояние не может быть длительным, оно динамично, скоротечно, кратковременно. После его исчезновения остается лишь ощущение счастья, омрачаемое болью утраты.

Еще одно свойство мистического опыта - бездеятельность воли. В мистическом экстазе посвященный находится во власти какой-то высшей силы. Для вхождения в экстаз необходимо не волевое усилие, а овладение молчанием, уход в тишину - в те внутренние глубины, где персональное соединено с космичным.

Самая сильная сторона большей части оккультных учений - представление о космичности человека. Мистики хорошо понимали, что все происходящее в человеке связано с космосом и отпечатывается на космосе. Знали они также, что душевные стихии человека - космичны, что в человеке можно открыть все наслоения мира. Например, гнев для мистика - не только стихия человеческой души, но и стихия космоса. Астрология, как подметил Н. А. Бердяев, угадала неразрывную связь человека с космосом и тем прорвалась к истине, скрытой от науки о человеке, не знающей неба, и от науки о небе, не знающей человека...

Наиболее сложная проблема мистики связана с природой ее феноменов: кроется ли за мистическим опытом одна лишь человеческая субъективность или иная, высшая реальность? Отвечает ли ему только наша психика или это специфическая форма постижения этого иного бытия? Естественно, мистики (то есть те, кому такой опыт известен) считают, что за ним стоит истинная и цельная красота, присущая сверхприродному и сверхчеловеческому «высшему» миру. Согласно В. Соловьеву, мистика и есть творческое отношение человека к надмирному, «верховное начало жизни общечеловеческого организма»: в мистическом опыте жизнь находится в непосредственной, теснейшей связи с реальностью абсолютного первоначала, с божественной жизнью.

Если человеку необходимо сделать что-нибудь значимое, он должен верить в существование реальностей, выходящих за пределы его собственной незначительности, за пределы «повседневной тривиальности».

Согласно философии мистики Карла дю Преля, человек - существо двойственное: телесное, чувственное, интеллектуальное, сознательное - это одна человеческая ипостась; сверхчувственное, бессознательное, ясновидещее, мистическое - другая.

Дю Прель разделяет не только два вида познания - интеллектуальный и интуитивный, но и два человеческих «Я», им отвечающих, - ум и душу, сознание и бессознательное, умопостигающее и трансцендентное, чувственное и сверхчувственное, лицо и субъект.

Наша дума и наше сознание не тождественны. Наша душа, поскольку она принадлежит трансцендентальному для нас миру, бессознательна, хотя бессознательна и не сама по себе, а только для нашего головного сознания.

Отсюда следует, что наше самосознание не исчерпывает всего нашего существа. Наше тело и наше телесное опосредованное сознание образуют только половину нашего существа. Таким образом, человек - существо двойственное. В нем бессознательно для него скрыто ядро его существа, обладающее другими способностями познания и реагирования.

Карл дю Прель безосновательно полагает, что в самой сущности самосознания лежит раздвоение нашего «я» на сущее и ведающее, бодрствующее и глубинное. Проникновение в глубину бессознательного дю Прель связывает с перемещением порога сознания: с определенного уровня «перед нами открывается трансцендентальный, недоступный обыкновенному нашему сознанию мир и обнаруживается трансцендентальное наше «я»». Как сказано в Ведах, «ночь - для созерцающего муни». Иными словами, внутренне пробуждающееся (трансцендентальное) сознание есть не что иное, чем обыденное (дневное) сознание нашего «я».

Подвижностью порога сознания можно объяснить многие феномены психики и, в частности, эволюцию мистических способностей человека: увеличение способности нашего восприятия в процессе эволюции - результат постепенного увеличения чувствительности психики к «тонким» воздействиям:
Если же так, то можно воспользоваться этими задатками и довести этот порог до действительного перемещения, которое, несомненно, должно повлечь за собой невообразимые изменения в наших воззрениях на природу вещей и человека, реагирующего на их влияния на него.

Итак, мистические явления души человека объясняются подвижностью порога его сознания. Они представляют собой продукты деятельности трансцендентальных его способностей, законосообразные реакции его души на остающиеся в нормальном его состоянии под порогом его сознания, а потому неосознаваемые им в это время, воздействия на него вещей. Пока эти воздействия не осознаются им, не имеет места и такая реакция, почему этот порог скрывает в одно и то же время от его сознания трансцендентальный мир, а от его самосознания трансцендентальный его субъект.

Таким образом, мистические явления душевной жизни человека представляют собой предварение процесса биологического его развития, вследствие чего между дарвинизмом и трансцендентальной психологией существует внутренняя связь.

Хотя мы не можем определить границы, до которых способно простираться человеческое восприятие «иных миров», уже существующие феномены расширения психики («чтения» мыслей, сверхвосприятия, общения с духами и т. д.) свидетельствуют об огромных потенциях, заложенных Богом в психике человека. Косвенное свидетельство тому - незначительность психических ресурсов, используемых нынешним человеком.

Подобно тому, как нашему чувственному организму соответствуют известные нам законы физики, нашему трансцендентальному субъекту соответствуют те законосообразные свойства вещей, которые для нас трансцендентальны и которые могут быть восприняты нами только путем расширяющего границы нашей чувственности перемещения порога нашего сознания, совершается ли оно благодаря сомнамбулизму или благодаря процессу биологического развития, способствующему тому, что наше сверхчувственное рано или поздно приобретет для нас чувственную очевидность, а трансцендентальные наши способности рано или поздно станут нормальным нашим достоянием.

В полном соответствии с представлениями индийского мистицизма, дю Прель считает, что «мы должны дождаться заката нашего чувственного сознания, чтобы увидеть наш трансцендентальный субъект».

С допущением существования у нас трансцендентального сознания становится понятным, что вспоминание нами представлений вызывается простым перемещением психофизического порога нашего сознания, всяким перемещением границы между чувственным нашим сознанием и сознанием трансцендентальным. Если бы при забывании нами представления последнее погружалось в лоно абсолютно бессознательного, то в таком случае нельзя бы было понять, каким образом при нашем его вспоминании это бессознательное внезапно делается опять сознательным. Итак, забываемое нами не может перестать пребывать в нашем сознании, а значит, кроме чувственного нашего сознания, из которого исчезает нами забываемое, мы должны допустить существование у нас еще другого сознания.

Двойственности психики Карл дю Прель ставит в соответствие различие механизмов рационального и мистического познания, дневных и ночных процессов. Если за разум отвечает головной мозг, то за «душу» - солнечное сплетение, центральный орган ганглиозной системы. Мне кажется, это - явная ошибка: все «сокровенные» процессы, протекающие в нашем организме во время «сна» нашего сознания, подчиняются все равно головному мозгу, работающему просто в ином режиме. Тем более, нельзя приписывать ганглиозной системе функцию материального носителя ясновидения и других проявлений мистического сознания.

Для объяснения мистического дара, оккультных способностей, магических сил предложены иные «органы». Наиболее часто мистики прибегают к понятию «третьего глаза», или рудиментарного «шишковидного органа», расположенного в центральной части мозга. Установлено, что на самом деле шишковидный орган является железой, а не рудиментарным глазом, и что эта железа выделяет гормон мелотонин, образующийся под действием особого фермента серотонина. Возможно, многие мистические феномены связаны с концентрацией этих веществ, обостряющих ментальные состояния и изменяющих наше восприятие. Если это так, то интуиция «третьего глаза» близка к реальности: мы обретаем новые ментальные способности благодаря веществам, которые производит шишковидный орган.

Мистические явления возможны не из-за раздваивания порога сознания и его подвижности (Карл дю Прель), но из-за неисчерпаемости бессознательного, уходов в хтонические глубины духа, к истокам сознания, где все связано со всем. Мистика - не изолированный феномен, но это связующее состояние. Без мистичности само знание теряет свою основу, ибо сокровенное дается сокровенности. Я бы сказал, что мистика - глубинный фундамент сознания человека. Из ее глубин возникают все величайшие духовные творения - от теософии и метафизики до культуры и науки.

Бессознательное много шире сознания. Мы граждане двух миров, периодически открывающихся то сознанию, то бессознательному. Во всех явлениях мира так или иначе заключено не растворяющееся в нашем сознании ядро бессознательного.
Сознание бездонно: когда удается проникнуть в его бездны, в глубинные толщи бессознательного, поверхность сознания уже почти не видна: потому-то многие мистики раздваивают «я» на две невзаимодействующие части, каждая из которых «работает», когда «спит» другая.

Зондирование глубин психики можно осуществлять вполне рациональными методами. Например, в тесте Роршаха испытуемому показывают пятна, напоминающие чернильную кляксу и спрашивают, что он видит. Ответы могут стать ключами к мыслям и психическим проблемам пациента.

Бимодальность сознания имеет смысл лишь в том отношении, что разные способы познания (рационального и мистического) отвечают разным типам восприятий - объективному (активному) и рецептивному (воспринимающему). Мистические техники познания связаны преимущественно с доминированием рецептивного модуса. Рациональное познание дискурсивно, мистическое эмпирично. Духовная практика, трансцендентная формация не может быть строго определена и связана с субъективным религиозным опытом.

Мистицизм (от греческого слова «mysterium» – тайна) обозначает стремление к такому постижению сверхчувственного и божественного при помощи внутреннего созерцания, которое ведет к непосредственному соединению человеческого духа сбожеством и со сверхчувственным миром. Это течение, которое придаёт религиозному чувству первенствующее значение в сравнении с исполнением внешних обрядов и ритуалов . Везде, где чрезмерно сильная религиозная потребность находит свое удовлетворение без внутреннего противовеса со стороны ясного мышления, которое тем или другим путем пыталось бы отдать себе отчет в содержании религиозных верований, там существуют и психологические поводы для возникновения мистицизма. Поэтому нет почти ни одной формы религии, между адептами которой мистицизм в том или ином виде не нашел бы себе места.

Самым древним местом рождения мистицизма является Восток: письменные памятники индийских и староперсидских религий, равно как философия и поэтическое творчество этих народов, богаты мистическими учениями и взглядами. На почве ислама также возникли многие мистические направления, наиболее известное – суфизм . На почве иудаизма то же мировоззрение развивали каббала , саббатианство , хасидизм . Светлый и ясный народный дух греков, устремленный на земное, и практически разумный дух римлян не были благоприятными моментами для доставления мистицизму широкого влияния среди этих народов, хотя и здесь в религиозных обычаях и воззрениях мы находим мистические элементы (см., например, Элевсинские мистерии). На почве античного язычества мистицизмразвился только под влиянием восточных воззрений в тот момент, когда культурные элементы античной жизни вступили в борьбу с христианством . Это совершилось благодаря неоплатоникам , Философы этого направления и между ними первый – Плотин , противопоставили христианскому понятию откровения непосредственное созерцание божественного, делающегося доступным человеку в состоянии так называемого экстаза, выводящего человека за пределы обыкновенного эмпирического сознания. И в нравственном отношении они считали высшею целью духовной жизни – погружение в глубину божества, причем позднейшие неоплатоники полагали, что это соединение с божеством может быть достигнуто при помощи внешних действий, путем применения таинственных формул и церемоний.

Не только благодаря влиянию восточных воззрений и учения неоплатоников, но также и в силу простого повышения религиозного чувства, мистицизм проник и в христианскую церковь. Уже в III столетии высказываются мысли о мистическом значении священного писания, между тем как около этого же времени аскетизм и зарождавшееся монашество со своею тенденцией к возвышению над потребностями чувственной природы представляют практическую сторону этого мистического направления. В систематической форме христианская мистика (мистическая теология) получила свое выражение в V столетии в сочинениях, приписываемых Дионисию Ареопагиту . Согласно развиваемым здесь мыслям, источником мистического познания является божественная милость, таинственное и непосредственное воздействие Бога на человека.

Эти сочинения приобрели влияние в особенности начиная с 12-го столетия, и в течение 13-го вплоть до 15-го века мистицизм является как противовес схоластике , не могшей, конечно, удовлетворить религиозного чувства своими, большею частью, бесплодными тонкостями на почве слов и понятий. Следует прибавить, что развитие церкви в средние века привело к тому, что религиозная жизнь и форма культа все более и более принимали внешний характер, а католическая церковь перенесла даже центр тяжести своей деятельности в политику. Наряду с этим, не без влияния осталось и то чувство глубокой религиозной неудовлетворенности, которое пробудилось со времени крестовых походов . Таким образом, стремление к чистому, самостоятельному и непосредственному удовлетворению религиозного чувства все в большей степени прокладывало себе путь – например в деятельности святого Франциска Ассизского .

Отречение святого Франциска от земных благ. Фреска Джотто, 1297-1299 гг.

Ни в какой стране, однако, это движение не приняло таких обширных размеров и не нашло такого сильного выражения своей глубокой религиозности, как в Германии. Немецкая мистика явилась матерью Реформации, она развила те мысли, из которых эта последняя черпала свои силы. С необыкновенною ясностью основные мысли немецкой мистики получают свое выражение уже у первого её крупного представителя Мейстера Экхарта . Вкратце, воззрения немецкой мистики сводятся к следующему. Цель познания составляет для неё человек в своем тожестве с божеством. В той мире, в какой душа познает Бога, она сама является Богом, и познает она Его в той степени, в какой она уже есть Бог. Но это познание не есть разумное мышление, а вера; в нем Бог как бы созерцает самого себя в нас. Здесь находит также свое выражение старая мысль, возникшая еще на Востоке, что индивидуальность есть грех. Отречение от своей личности, от своего знания и своей воли и чистое созерцание Бога составляют высшую добродетель: все внешние дела – ничто, существует одно только «истинное дело», внутреннее дело, – отдать самого себя, свое «я» Богу. В этой системе мыслей скрыто замечательное внутреннее противоречие: будучи обязаной своим происхождением индивидуализму, немецкая мистика направляет свою проповедь против него же. Однако, уже Мейстер Экхарт понимал, что с подобными принципами возможно религиозно чувствовать и созерцать, но немыслимо религиозно и нравственно действовать. Он, поэтому, вынужден был допустить и внешнюю деятельность, хотя единственная задача и заключалась здесь в том, чтобы религиозная сущность души просвечивала сквозь внешние действия, как искра божественной деятельности. Эти действия остаются для него, таким образом, только внешним символом настроения.

Мысли, развиваемые Экхартом, нашли себе повсюду отголосок и скоро (в XIV столетии) распространились в Германии, Швейцарии и Нидерландах. Так возник, например, в Базеле «союз друзей Бога», мистическое общество, во главе которого стоял сожженный впоследствии Николай Базельский. Это было движение, которое, как все крупные события религиозной истории, захватило низшие слои народа и было самым тесным образом связано с выражением социального недовольства. Иоганн Таулер , ученик Экгарта, знаменует поворот от первоначально чисто созерцательной, монашеской мистики своего учителя к практической мистике: он проповедовал, что в истинном христианстве дело идет только о подражании смиренной и проведенной в бедности жизни Христа. Чем более мистика становилась народным движением, тем более теория стушевывалась перед жизнью, и мистика становилась практической. Своим стремлением к чистой вере, своим пренебрежением к церковному знанию и культу мистика находила всё более широкое распространение среди народа и вызвала то религиозное брожение, из которого должна была в конце концов возникнуть Реформация .

В период самой Реформации всеобщее возбуждение умов и неудовлетворенное стремление к более глубокому познанию Бога и мира повело к мистическим фантазиям и в области знания. Представителями этого процесса брожения, в котором пестро перекрещиваются между собою теософические измышления с верою в алхимию и астрологию, спекулятивное глубокомыслие с фантазерством, передовые мысли с самым бессмысленным суеверием, являются, в числе других: Патриций, Парацельс , Гельмонт, Вейгель, Штидель и Бёме . Благоприятно было для распространения мистицизма в Германии также время Тридцатилетней войны , благодаря сопровождавшему его упадку духовных сил.

В конце XVII века, под видом квиетизма , мистицизм нашел себе место во французской католической церкви, как реакция против механического, чисто внешнего почитания Бога. В этом же столетии он нашел себе место во Франции и в области философии, в мистических теориях, возникших из того чувства неудовлетворенности, которое, с точки зрения религиозного интереса, оставляла картезианская философия с её механическим объяснением явлений природы. Из наиболее выдающихся мыслителей в этом отношении является Блез Паскаль , учивший, что самое лучшее, могущее быть познанным человеком, это – Божество и та милость, с какой оно дает человеку искупление, а этого познания достигает не разум, но только чистое и смиренное сердце. Эта мысль была им выражена в знаменитом парадоксе: «Le coeur а ses raisons, que la raison ne connait pas» («Сердце имеет свои доводы, которых разум не знает»).

Весьма богата мистическими сектами была также Англия (квакеры, ангельские братья и т. д.) К более значительным мистикам XVIII столетия принадлежат: Сведенборг , граф фон Цинцендорф, основатель гернгутерской братской общины и т. д. В конце XVIII столетия и в первых десятилетиях XIX века мистический элемент, как реакция против последствий периода просвещения, против трезвого критицизма кантовской философии и светского характера века, нашел себе место частью в поэзии и философии, частью в образовании мистических союзов.

В позднем византийском православии мистическую доктрину выдвигал исихазм . Что касается России, то мистицизма были не чужды уже многие писатели допетровской Руси, как Нил Сорский и др. Около половины XVIII в, в Россию заносится мартинизм и масонство . Выходит много переводных и оригинальных сочинений в масонском духе. Это направление переходит и в XIX век, когда мистицизм получил большую силу даже при дворе, в высших сферах. Совершенно в стороне от этих течений стоял мистик Григорий Сковорода , учивший, что в основе видимого лежит невидимое, которое и составляет сущность видимого, и что человек есть не что иное, как тень сокровенного человека. Из предреволюционных русских философов, держащихся мистического направления, наиболее выдающимся являлся Владимир Соловьев , развивавший ту мысль, что в основе истинного знания лежит мистическое или религиозное восприятие, от которого логическое мышление и получает свою безусловную разумность, а опыт – значение безусловной реальности. Мистический элемент нашел выражение в России также в различных религиозных сектах, как напр., у хлыстов и т. д.

Три мистических свидания Владимира Соловьева

С первого взгляда кажется, что мистицизм неизбежен даже для трезвого мышления, так как всякая религия и всякая философия наталкивается в конце концов на что-либо загадочное, не могущее быть далее объясненным, т. е., другими словами становится лицом к лицу с тайной. Однако, большая разница, признаем ли мы границы человеческого знания и существование тайны за этими пределами, или же будем считать эту тайну разрешенной при посредстве какого-либо чудесного внутреннего или внешнего просветления. Если мистицизм не идет за пределы индивидуального убеждения, то он, как таковой, не приносит большего вреда, если же он ведет к преследованию думающих иначе, к пренебрежению обязанностями деятельной жизни, и, как это нередко бывает, к грубым чувственным половым извращениям, то он имеет крайне пагубное практическое значение.

Под мистикой в широком смысле понимают единство необычных ("мистических") состояний психики человека и "мистицизма", то есть "теорий", объясняющих и оправдывающих эти состояния. Особые, явно диссонирующие с обычным течением жизни состояния психики испытывали, вероятно, все люди. Это подтверждают психологи, этнографы, медики. Практически каждый человек бывал в состоянии потери чувства реальности мира, или потери своего Я, или экстаза, или яркого сна и т.п.

Тем не менее мистическими эти состояния можно назвать лишь в том случае, если они перемещаются с периферии сознания в его центр, становясь более значимыми, существенными и желаемыми, чем в обычных условиях. Мистицизм, используя метафоры, символы, философские понятия, некоторые естественно-научные данные, мифологические образы и аналогии, личные откровения и другие выразительные средства, систематизирует структуру и динамику этих состояний, придает им онтологический (бытийный) статус, утверждает их судьбоносную ценность для человека и для существования Вселенной. В конечном счете мистицизм утверждает, что целенаправленное изменение сознания - это и есть путь спасения, путь освобождения от зла "неистинного существования" .

Мистицизм (от греч. - таинственный) - религиозно - философские концепции, допускающие возможность непосредственного знания каким-либо человеком познаваемых им сверхъестественных сущностей или феноменов, путем прямого пребывания в них его души (с помощью озарения, экстаза, откровения).

Естественный мир, согласно большинству мистиков, пребывает в радикальном зле или является иллюзией сознания. Спасение в мире и с миром невозможно. Но каждый человек (или только избранные) может освободиться от зла неподлинного существования, радикально изменив свой внутренний мир, личным усилием выйдя за пределы господства чувственно данной природы, как и вообще господства любого культурного мира.

Как говорит индийский философ-мистик Шри Ауробиндо Гхош, "когда внутреннее сознание полностью пробудится, оно поглотит внешнее сознание. То, что может быть поглощенным, будет отброшенным... Я видел, слышал, но ничего во мне не откликалось на это. И тогда на меня снизошла абсолютная тишина. Все, что происходило снаружи, я видел как в кино". Подобное дистанцирование от мира предметов чувственного опыта ощущается как разрушение их ценностных смыслов и эмоциональных переживаний. А затем (и это рассматривается как наиболее значимый психологический эффект мистики) человек освобождается от страхов, страданий и зла внешнего мира. Отныне новая родина человека - это переживаемая как истинно существующая, невыразимая для другого и подобная экстазу реальность .

Путь к этой реальности, как полагают многие мистики, пролегает через ряд этапов конструирования особых состояний сознания человека, как правило, под руководством Учителя и с использованием психотехник: медитации, релаксации, аскезы, дыхания, транса, особых снов, иногда наркотических веществ и т.п. По свидетельству мистиков, подобная психопрактика эпизодически сопровождается всплесками ужаса, связанного с ощущением отрыва от твердой почвы обычного существования. В большинстве мистических направлений разработаны своеобразные "топографии" потустороннего мира, согласно которым каждый этап изменения психики символизируется прибытием души в соответствующую зону (уровень, мир, сферу и т.п.), где происходит ее психологическое "обустройство" и подготовка к дальнейшему ее изменению.

С социальной стороны, мистика - это способ решения жизненных проблем, в том числе обретения нравственного смысла жизни, проблем психологической адаптации и собирания себя в личностную целостность, проблем, связанных с психическими травмами и страхами, когда отсутствуют общепринятые средства их решения. Однако вопрос не в том, насколько радикально может быть изменена психика человека, а в том, насколько человек с измененным сознанием может быть "встроен" в существующий тип культуры, производства, науки. С большой долей вероятности можно предположить, что общество, где господствуют мистические настроения, не совместимо с принципом активности в сфере экономики, с научным подвижничеством, с риском в налаживании личных отношений. О справедливости подобного вывода свидетельствует тот факт, что, как правило, для современного человека мистика не кажется практически полезной, а потому знакомство с мистической литературой проходит на уровне обычной беллетристики .

С философской стороны, мистика - это вненаучная духовная практика, сознательно снимающая противоположность субъекта и объекта познания и деятельности. Строго говоря, это не тип познания, а сотворение уникальной духовной реальности, уникальной в том смысле, что создается каждым мистиком лично, что наряду с природной реальностью и реальностью культурного мира здесь утверждается существование специфически иной, третьей реальности, явно не имеющей характеристик трансцендентного Бога традиционных религий.

Мистик идет путем, противоположным научному. Если ученый в процессе познания старается сознательно исключить или максимально учесть субъективные факторы, то мистик, наоборот, очищает сознание от объективно-научного и других культурных предпосылок мышления, находя "по ту сторону души" искомую сверхэмпирическую реальность.

Блез Паскаль (1623-1662) - французский ученый, писатель и мыслитель. После ряда важных открытий в естественных науках он разочаровался в доказательствах разума, задумался над пределами человеческого познания и обратился к доказательств сердца. «Мысли» Паскаля - это лишь набросок философского трактата, идеи которого способствовали формированию мировоззрения многих самобытных философов в следующем.

Паскаль отметил, что видимый мир - лишь незаметная черта в величественном лоне природы. Сколько бы мы не превозносились нашим проникновением за пределы мыслимых пространств, мы воспроизведем лишь атомы сравнению с действительным бытием. Больше из постижимых проявлений всемогущества Божьей - смущение, растерянность нашему мнению, нищета воображения, потому что в ряду познаваемого наши знания занимают не больше места, чем мы сами во всей природе.

Паскаль настаивал на том, чтобы человек подумал о себе, сравнила себя со всем сущим. Почувствуйте, что вы потеряны в тупике Вселенной. Чего стоит наша жизнь, жизнь Земли со всеми ее городами и государствами перед этой величием? Но вглядитесь в крошечное тельце клеща, в его крошечные члены, представьте себе суставы в его ногах, как течет кровь по жилам. Пока хватит у вас воображения? А потом, предлагает Паскаль человеку, представьте себе неисчислимые Вселенные в одном единственном атоме. Там будут планеты, свои птицы и животные, а также атомы, в которых, в свою очередь, будет все уже перечисленное выше. Именно тогда человек будет поражена своей колоссальность перед миром небытия, которого не постичь ее слабой воображении!

Паскаль сделал и вывод о сущности бытия человека. Материальная оболочка, в которую вложила нас природа, удерживается на грани двух бездн-бездны бесконечности и бездны небытия. Человек - небытие по сравнению с бесконечностью, и человек - все сущее в сравнении с небытием. Человек все равно не может постичь небытие, из которого возникла, и бесконечности, в которой растает.

Паскаль видел, которые мы во всем ограничены, и отсюда заданность наших способностей. Наши чувства не воспринимают никакого чрезмерного звука, света, наслаждения, холода, тепла. Избыточность неощутимо нами, но враждебная нам, поскольку мы от нее страдаем. В то же время познание сути вещей для человека затруднено нашим срединным положением в мире. Но бессилие наше проникнуть в суть вещей дополнено еще и их однородностью, хотя у нас самих сочетаются субстанции разнородные, противоположные - душа и тело. Поэтому почти все философы запутываются в сути нас окружает, и рассматривают дух как нечто телесное, а тела - как нечто духовное. «Человек-самое непостижимое для себя творение природы, потому что ей трудно понять, что такое материальное тело, еще труднее - что такое дух, и уж совсем непонятно, как материальное тело может соединиться с духом», - считал Блез Паскаль. Поэтому для него человек - ничтожным травинка в природе, но травинка мыслящий. Раздавить ее Вселенной не трудно. Но всегда человек будет выше, потому что она осознает свою смерть. Поэтому все наше достоинство состоит в мысли. Попробуем хорошо мыслить, чтобы быть моральными.

Однако человек нуждается благодати Бога, поскольку ничто не указывает ему истины. Чувство обманывают ум химерами, а душевные страсти напрягают чувства. Поэтому оба источника для познания истины только затемняют друг друга. Отсюда вывод Паскаля: «Познай же, гордец, какой парадокс ты сам для себя представляешь. Смирись немощный разум, замолчи, глупая природа; познай, что человек - существо бесконечно непонятное для человека, и спроси у твоего Владыки о неизвестном тебе истинное твое. Послушай Бога ».

Проблему бытия Бога Паскаль упорно исследовал. Разум здесь ничего не способен решить. Нас разделяет бесконечный хаос. Но выбирать необходимо, настаивал Паскаль. Поставим на то, что Бог есть. Если мы выиграем, мы выиграем все; если проиграем, то ни потеряем ничего. Паскаль уважал христианство, потому что никакая другая религия не увидела в человеке и самую совершенную и самую жалкую животное. Только христианство научило, что человек рождается в грехе, и это высокая правда.

Паскаля поражало, что человек слепая и жалкая, лишенная света и предоставлена сама себе, а Вселенная безмолвный. Человек будто заблудилась в этом уголке мира, не зная, кто и зачем привел ее сюда, и что с ней будет после смерти ее. «Странно, - говорит Паскаль, - как люди не отчаиваются от такого ужасного положения!». И тогда он начал искать, не оставил Бог, о котором все говорят, каких-либо следов своего существования.

Паскаль считал, что люди все вместе недостойны Бога вследствие своего повреждения, но достойные Бога изначально, по своей природе. Философские, метафизические доказательства Бога запутанные и далеки от человеческих мыслей. Несомненно для Паскаля одно, те кто ищут Бога без Иисуса Христа, нигде не находят света, или приходят к атеизму и деизма.

Паскаль утверждал, что истину мы познаем также и сердцем, ибо сердце дает нам знание первых начал: пространства, времени, движения, числа. С этого знания ум должен строить свои рассуждения. «Дай Бог, чтобы мы никогда не нуждались в уме, а узнавали все вещи инстинктом и чувством»,-кричал мыслитель. Но природа, к сожалению, отказала нам в этом благе, и большинство истин мы получаем путем рассуждения.

Поистине, сущность религиозного мистицизма Паскаля в его же словах: "Христос есть предмет и центр всего: кто не знает его, не знает ничего ни в порядке мира, ни в самих себе. Потому что, кроме Иисуса Христа, нам недоступно не только познание Бога, но и познания самих себя ».

Так в чем же мистицизм? В том, что таинство познания Иисуса сугубо индивидуальное, переживания его внутреннее и непередаваемо никакими словами и образами, обремененными проклятием ratio и материи. Но Паскаль - не фидеист, что и отличает настоящего мыслителя.

В средневековой философии наблюдались два мето­да философствования: мистический и схоластический. Мистичес­кий наиболее характерен для патристики (от лат. патрес - от­цы, подразумевается - отцы церкви) - ранней христианской фи­лософии (I-VII) вв.), схоластический (от лат. схола - школа) характеризовал второй период христианской философии (VIII-XV вв.).

В основе МИСТИЦИЗМА (от греч. мистикос - таинственный) лежало учение о божественном проникновении в человеческое по­знание. Это учение берет свое начало в философской системе крупнейшего представителя средневековой патристики АВРЕЛИЯ АВГУСТИНА (354-430). По его мнению, ни человеческая душа, ни веши сами по себе не содержат света. Они светятся отраженным светом. Все видимо, все реально только через Бога. Бог - это солнце, которое само невидимо, но делает все остальное види­мым.

Не учением человеческим, утверждал Августин, а внутрен­ним светом, а также силой высочайшей любви мог Христос обра­тить людей к спасительной вере. Религиозная вера, согласно его воззрениям, не предполагает обязательного понимания тех или иных положений религии. Она не требует никаких доказатель­ных аргументов. Надо просто верить.

Вместе с тем Августин отчетливо осознавал ту важную роль, которую играло рациональное познание. Поэтому он не отрицал необходимость усиления веры доказательствами разума, ратовал за внутреннюю связь веры и разума. Послушный религии разум и подкрепленная разумными доводами вера - таков идеал августиновской апологетики (от греч. апологеомай - защищаю, подразу­мевается защита христианского вероучения). Однако представлен­ная Августином теория о Гармонии веры и разума исключала ка­кую-либо возможность поставить веру в зависимость от разума. Решающую роль в его системе, без всякого сомнения, играло от­кровение (в представлении верующих открытие божеством сверхъ­естественным способом - знамение, видение и др. - своей воли или каких-либо божественных истин).

Наряду с мистицизмом, огромным влиянием в средневековой философии пользовалась СХОЛАСТИКА - философия, приспособлен­ная для обучения народных масс основам христианского мировоз­зрения. Она сформировалась в период абсолютного господства христианской идеологии во всех сферах общественной жизни За­падной Европы. и являлась наследницей традиций христианской апологетики, прежде всего философии Августина. Ее представи­тели стремились создать стройную систему христианского миро­воззрения. В ней наличествовала иерархия сфер бытия, на вер­шине которой располагалась церковь. Одним из самых характер­ных признаков схоластического метода философствования являл­ся авториторизм. Схоластов, в частности, не волновало происхождение тех или иных положений, которыми они оперировали. Для них главным было одобрение этих положений авторитетом це­ркви.

В период расцвета схоластики (XI-XII вв.) на авансцену идейной борьбы вышла светская культура. Церковь со временем перестала быть абсолютным носителем образования и образован­ности. В этих условиях зародилось свободомыслие. Оно склады­валось как движение за десакрализацию (от лат. сакрум - священный) определенных сфер жизнедеятельности человека, за при­знание их автономии по отношению к религии и церкви.

Свое наивысшее выражение идеология средневекового свобо­домыслия нашла в ТЕОРИИ ДВУХ ИСТИН или "ДВОЙСТВЕННОЙ ИСТИНЫ". Эта теория переносила проблему соотношения веры и разума в область взаимоотношений теологии и философии. Суть ее своди­лась к учению о разделении философских и богословских истин, согласно которому истинное в философии может быть ложным в теологии и наоборот. Другими словами, это была попытка утвер­дить независимость науки и философии от теологии, признать их равноправное существование.

Руководство церкви всполошилось и обязало католических теологов найти средства противодействия влиянию свободомыс­лия, учитывая при этом возросший авторитет науки и философии. Наилучшим образом, с точки зрения церкви, поставленную задачу решил ФОМА АКВИНСКИЙ (1225-1274). Не случайно вскоре после смерти философа его учение католицизм признал в качестве офи­циального.

Краеугольным камнем всей громадной философско-теологиче­ской системы Фомы являлась НОВАЯ, в сравнении с Августином, ВЕРСИЯ ТЕОРИИ О ГАРМОНИИ ВЕРЫ И РАЗУМА. Он провозгласил, что вера не должна противоречить разуму. Разум и вера направлены к познанию одной и той же истины - Бога, но делают это по-своему. Разум опирается на науку и философию, вера - на теологию. Возможность гармонии веры и разума базируется на том факте, что Бог открывается человеку двумя путями: естественным - че­рез сотворенный мир - и сверхъестественным - через откровение.

Проведя границу между разумом и верой, Фома отделил на­уку и философию от теологии и тем самым обосновал их относи­тельную самостоятельность. Но такая обособленность, по его мнению, отнюдь не означала полного отделения веры от знания и знания от веры. Фома не признавал теорию "двух истин". Со­гласно его учению, в науке и философии не может быть призна­но истинным то, что с точки зрения теологии является ложным. В случае конфликта между ними приоритет отдавался истинам от­кровения, превосходящим любые рациональные доказательства.

Фома, таким образом, признавал ценность научного звания, рациональных доказательств, но в то же время сохранял конт­роль теологии над наукой и философией. Теология, по его утве­рждению, исходит из Бога и нисходит к его творениям. Филосо­фия же восходит к Богу от его творений, т.е., как и теология своим особым путем ведет к знанию Бога и, следовательно, до­полняет теологию. Знания Бога, даваемые философией, косвенны и относительны, знания же Бога, даваемые теологией, абсолют­ны.